Мокрая вода

И ты себя уважаешь за то, что понял, и чтение из тихого «монолога книжки» становится душевным диалогом.

За дверью комнаты в квартире шла своя «жизнь». Боб не замечал времени.

Пришёл Витёк, расслабленный, умиротворённый.

– Отстрелялся! – доложил он слегка усталым голосом, блестя мордой от удовольствия. – Чё не спишь? – Книжку развернул обложкой, посмотрел. – Ну, ты, конкретно на классику «запал»! Подсел, можно сказать! Акунина почитай! Гришковца, Веллера. Или этого…Коэлью. Все от них щас тащатся!

– Не хочу. Подожду леть пять, может, десять!

– Когда умрут, как Гоголь?

– Пусть живут, как Гоголь – двести лет! Не дорос я до живущих «классиков» и не нравится мне бежать в толпе, куда все ломятся!

– Слышу голос не мальчика, но мужа! Ты это… всё так же меня ревнуешь? – спросил вдруг Витёк.

– С ума сошёл!

В ванной шумела вода, потом перестала. Свет мелькнул через «морозные» стёкла двери. Витёк легко подхватился:

– Спокойной ночи, громадяне! Приятных сновидений!

Боб отложил книгу.

– Далеко нам всем до Гоголя! – Уснул без сновидений, как рудокоп после смены в забое.

* * *

Проснулся от аромата свежих гренок, звяканья посуды на кухне. Чего-то давно ушедшего, слегка подзабытого, домашнего. Потянулся. Похмелья не было. Голова ясная. Вчерашнее приключение вспоминалось без сожаления. Увидел книгу у дивана, на ковре. Улыбнулся, но стало грустно.

– Наверное, возрастное, – вспомнил Боб цитату Витька, – пройдёт с годами! Тьфу!

Вот зараза – Витёк! Ну до чего прилипчив!

Прокрался в ванную. Умылся, глянул в зеркало.

Бывает, в зеркало неделю не гляжусь!
Лишь поутру умоюсь, как лапкой кот – утрусь,
Не феном знойным, шумным,
Простой расчёской причешусь.
И отступают возраст, хвори и тоска.
Ведь, как и прежде – у меня в душе,
Ни одного «седого волоска»![1]

На кухне. Инесса в полном наряде и макияже, складывала свежие румяные тосты. Сыр и колбаса нарезаны и красиво уложены в большую тарелку, чашки расставлены, чайник дымится.

– Доброе утро!

– Бодрое!

– А где…?

– Предводитель северных команчей, командор северных территорий? – засмеялась она, скрадывая неловкость, стыдясь малознакомого мужчины, который знал про неё чуточку больше чем надо. – Знатный оленевод Семён Ойтырген?

В коридоре послышался шум. Дверь на кухню широко распахнулась. Женщина лет сорока, в светлой курточке, в брючках цвета кофе с молоком. Полноватая, лицо большое, круглое. Глаза как шляпки шурупов. Зыркнула. Лицо враз посуровело, неприступное сделалось, к шуткам не располагающее.

За спиной Витёк в полосатом махровом халате, волосы на голове мокрые, зализаны расчёской, показывал левой рукой – молчите! Не дайте погибнуть!

В правой руке – полная сумка снеди.

– Знакомьтесь! Солнышко моё раннее. Тома! Жена единоутробная! – почему-то добавил он странно прозвучавшее слово. – Это Борис, помнишь? «Десятый Б». Заглянул вчерась на огонёк. С подругой своей боевой, – сделал Витёк акцент. – А мы не виделись с ним давно! – И палец поперёк губ – напомнил: не проговоритесь ненароком! – С Первой мировой! Как из окопа вылезли под Верденом, вот так-вот и не свидеться было никак.

Водевиль! Неужели Витёк с вечера предусмотрел такой вариант развития событий и сейчас прикрылся?

Витёк уверенно возвращался к обычному состоянию. Выруливал из ситуации твёрдой рукой, словно опытный разведчик, ежеминутно балансирующий на грани провала. Тома, как рентген, молча сканировала всех, «приклеив» к уголкам губ подобие улыбки. Боба – мельком. Инессу – дольше и придирчивей.

– Ну, мы пойдём, – поднялся Боб.

– Что, и чаю не попьёте? – неестественно удивлённо спросил Витёк, заполнив морщинками весь лоб и поднимая бровки на недосягаемую высоту.

Так делают дети, когда хотят обмануть папу или маму, подумал Боб. Завравшийся… «малыш»!

Инесса молча встала и вышла в коридор. Боб наклонился, чтобы помочь ей обуться.

– Спасибо, я сама. – И выскочила на лестницу. – Бывай, Бобкин! Забегай, мало ли, самая большая ценность – это общение! Ну, ты-то понимаешь, ты же в курсе!

– До свиданья, спасибо, Витёк. Хороший гость – недолгий. Я всё понимаю…

Вежливый ритуал.

Взял пакет с книжкой, вышел. Клацнул замок.

Шли молча по лестнице вниз. Из-за двери донеслось:

– На минуту из дома не уйти! Уже притащил кого-то! Что за манера! Вечная общага! Ну не отучить! Это на Севере дверь не запираем! А в Москве? Ханыга на деляге, мазуриком погоняет!

– Томчик, ну не бомжи ведь, парекрасные жеж люди! – ныл Витёк. – Видимся, как на вокзале – раз в сто лет во время пересадки!

– А где он был, дружок твой, эти самые сто лет? Ты знаешь? Да с бабой какой-то – на чужой диван угнездились!

Железные двери не спасали – стены тонкие.

Захотелось, чтобы Инесса шла чуть-чуть быстрее и не слышала Томчика. Не получилось.

* * *

Боб остановил «извозчика». Договорился за сто рублей. Доехали до Метро молча, думая каждый о своём.