Моя жизнь и любовь. Книга 2

– Позвольте мне предложить вам перевести один пример из английского языка. Свое сочинять не стану. Вот хорошо известная цитата из Раскина, который восторгался венецианскими художниками. Попрошу перевести её. «Venice taught these men, – писал он, – to love another style of beauty; broadchested and level-browed like her horizons; thighed and shouldered like her billows; footed like her stealing foam; bathed in clouds of golden hair like her sunset». (Подстрочный перевод: «Венеция научила этих мужчин любить другой стиль красоты: широкогрудую и ровнобедренную, как ее горизонты; широкоплечую и плечистую, как ее волны; ступающую, как ее крадущаяся пена; купающуюся в облаках золотых волос, как ее закат».) Барон, не спешите переводить на французский язык «бедра и плечи, как ее волны» или «ступающая, как ее крадущаяся пена». Думаю, сложновато будет перевести эти фразы на любой современный язык, да еще не потерять их поэтичность и красоту. Теперь, надеюсь, вы признаете, что перевести на английский подобные фразы с французского и немецкого языка не составляет особого труда.

– И что же вы в действительности думаете об английском языке? – поинтересовался Лоллинг.

Польщенный вопросом, я сделал все возможное, чтобы подвести справедливый итог своему выступлению.

– Кто-то из филологов, или Макс Мюллер[71], или Карл Вернер[72], поставил меня на путь истинный, сказав, что у англичан больше возможностей субстантивации[73], чем в любом другом языке. Английский язык, как мне кажется, потерял почти все грамматические формы в борьбе за существование. Он более прост, более логичен, чем любой другой современный язык. Необразованные люди могут использовать его легче, чем любой другой язык, даже легче, чем французский, и это качество делает его пригодным для распространения по всему миру. Его истинная слабость в звуке, как известно Барону, заключается в привычке подчеркивать первый слог, который имеет тенденцию сокращать все слова. И еще шипящий звук, которого следует избегать, насколько это возможно. Худшая слабость в том, что английский язык характеризуется скудостью глаголов, хотя, как ни странно, рождён народом, более кого-либо склонном к действию. Но здесь поэты пришли на помощь и превратили настоящие причастия в глаголы, как в отрывке, который я процитировал из Раскина. Им же удалось превратить существительные в глаголы: «she cupped her face with her hand» (она закрыла лицо рукой); «he bottled up his wrath» (он сдержал свой гнев); «he legged it away» (он убрал его). Это всего лишь примеры, показывающие, как богатство английских существительных превращается в удивительное, неожиданное богатство английского языка в живописи глаголов. Во всех современных европейских языках есть прилагательные и эпитеты для изображения во всех цветах палитры, но только англичане способны использовать причастия настоящего времени, которые являются наполовину прилагательными, а наполовину глаголами, превращать даже существительные в глаголы, и таким образом придавать языку живописную красоту и скорость.

Хотя мне очень нравится классический греческий язык, греческий язык Платона и Софокла, я все же считаю язык Шекспира и Китса самым прекрасным в мире. Вот почему я возмущаюсь тем, как им проституируют и как его деградируют современные носители. Аристократия Англии из снобизма унизила свой язык до нескольких обмылков. Поколения снобов пытаются отгородиться от среднего класса не совершенством речи, а идиотскими шибболетами[74]. Английский аристократ унижает свой язык так же, как уличный бродяжка, который знает только одно прилагательное – «bloody» (кровавый). Английские аристократы глумятся над идеалом! Они знают очень много о внешнем: о теле и о мужской одежде, о социальных обрядах и тривиальных вежливостях… Но, увы! Они мало что соображают об уме и вообще ничего не знают о душе. Ничего!!! Какой аристократ в Англии когда-либо думал о том, чтобы развивать свои мыслительные способности так же, как многие школьники тренируют свои мышцы? До почти совершенной силы и красоты, при этом инстинктивно зная, что ни одна мышца не должна быть чрезмерно развитой, но все должно быть в полной гармонии. Даже в этом индуистский йог знает больше о мышцах сердца, желудка и кишечника, как о наиболее важных частях тела. Ни один англичанин не считает сегодня позорным быть полным невеждой в отношении немецкого, французского, итальянского и русского языков, а заодно не иметь ни малейшего понятия о достижениях этих народов в области мысли, искусства и литературы…

– Верно, верно, – воскликнул Барон, перебивая меня. – Об этом необходимо упомянуть. Но что именно вы подразумеваете под «душой»? И как можно ее развивать?