Моя жизнь — что это было?

Восстановление Пако проходило очень трудно. Он испытывал сильные боли, не мог лечь и спал, полусидя в кресле. Я привезла его в свою квартиру и там ухаживала за ним. Через месяц, не раньше, он решил вернуться к себе: прилетел по приглашению его старший сын, и Пако поселил его вместе с собой на своей квартире. Сыну не понравилось, что я обитаю в другой квартире, хотя было очевидно, что в квартирке Фр-ко не было ни места, ни условий ни для восстановления Пако, ни тем более для жизни втроём. Но его дети и так очень ревностно относились ко мне, а история со сберкнижкой и вовсе напрягла отношения. Врач кардиолог сказала ему, что всё идёт, как надо (хотя по рассказам других с этой операцией восстановление не было сопряжено с такими болями, как у Фр-ко) и что ему нужен щадящий режим и больничный ещё полгода. Тем не менее, в начале января Пако купил билет в Майями, где проживали его многочисленные родственники, покинувшие Кубу после революции, с которыми он не поддерживал никаких отношений, пока не приехал в Испанию и которых (кроме сводного брата, который уже дважды приезжал в Испанию) не видел более сорока лет. Пако говорил, что Бог пока даёт ему каждый день, но может перестать их давать в любой момент, поэтому надо спешить. А ему как раз выдали испанский паспорт накануне, так что он мог лететь без визы. Обратный билет он купил на срок через три недели, он не считал возможным и правильным особенно мешать своим родственникам. А ещё он поговаривал, что, если уже не сможет работать на своей работе, то, возможно, ему придётся вернуться на Кубу, где у него копилась его небольшая кубинская пенсия; он не представлял жизни на моём или ещё чьём-то иждивении, а соглашения между двумя странами о признании стажа, как в случае Испании и России, не существовало. Мне было очень грустно и неприятно от этих слов, но ответить или возразить было нечем. Я подумала: пусть слетает повидаться с родственниками, приедет, тогда и будет виднее. Но я также видела, что после истории со сберкнижкой между нами «пробежала чёрная кошка»: у меня ещё жива была своя обида, а у него очень большая обида за то, что были затронуты его сыновья, чего он не допускал никак.

Через две недели Пако сообщил, что его везде так радушно принимают и что билет ему поменяли аж на конец марта! Голос у него был бодрый, он говорил, что очень много ходит пешком, просто очень большие расстояния. Я радовалась за него.

Я заходила к нему на квартиру и часто оставляла еду его сыну Фр-ко млдш., поскольку он пошёл работать, а я знала, что он не привык сам себе готовить (это всегда делали его последовательно три не расписанных с ним жены, от каждой из которых было по девочке, а у первой даже две).

Воспользовавшись отсутствием мужа, я улетела в Москву, где Юля огорошила меня известием, что она улетает в Нью-Йорк. Ей со второго захода удалось получить визу: она хорошо подготовилась, пользуясь моими бланками фирмы ООО «Кастельон» и печатью, что дало ей возможность отпечатать справку о работе на фирме с соответствующим окладом. На самом деле Юля занималась деланием дипломов и курсовых рефератов для гуманитариев. У нас же был компьютер, который тогда был ещё не у всех, и даже был факс. И в конце марта она отчалила в Нью-Йорк. Я дала ей адрес и телефон русского общежития, дала ей с собой двести или триста долларов (не помню), чем она была очень недовольна, так что расстались мы очень сухо, и я даже не стала её провожать до аэропорта.

Я вернулась в Испанию ждать возвращения Фр-ко. Но в конце марта, когда оставалось дня четыре до его возвращения, я получила известие о том, что Пако в больнице, его привезли по скорой с высокой температурой. У него обнаружилась в крови инфекция. Сначала всё шло ничего: его пролечили антибиотиками, и инфекция вроде исчезла. Но обнаружилась другая беда: почки не справлялись. Голос Пако по телефону был слабым, он говорил, что у него нескончаемая диаррея. Он мечтал вернуться в «родную» Испанию, говорил, что медсестры грубые и делают уколы очень больно, не то что в Испании. 22 апреля у него был день рождения, исполнялся 71 год, и к нему в больницу пришли почти все его родственники. Я просила его разрешения прилететь к нему, но ведь мне надо было у кого-то жить, а мне не предлагали, а он говорил по телефону, что ещё немножко и его выпишут, приезжать не надо. 26го ко мне пришёл его сын и сказал, что только что сообщили, что Франсиско в реанимации.

Я не могла спать, мне было тревожно. Я решила ехать в Мадрид в американское консульство за визой. Я позвонила его сыну и зная, что тот хорошо водит машину, предложила ему ехать в Мадрид вместе. Он согласился. В половине пятого утра мы выехали, а в половине шестого позвонил брат Франсиско и сообщил, что Франсиско умер. Было утро 27 апреля 2001 года.