Моя жизнь

Когда пароход остановился в Нью-Йорке, ко мне присоединился Огастин, которому совершенно не понравилась моя идея путешествовать одной в военное время, и его общество принесло мне большое успокоение. На борту парохода находились молодые боксеры, возглавляемые Тедом Льюисом, которые обычно вставали в шесть утра и тренировались, а затем плавали в бассейне с соленой водой на корабле. Я тренировалась вместе с ними по утрам и танцевала для них по вечерам, так что путешествие прошло весело и совсем не показалось мне долгим. В этой поездке мне аккомпанировал пианист Морис Дюмесниль.

Байя стал для меня первым опытом пребывания в полутропическом городе. Он казался мне очень мягким, зеленым и влажным. И хотя постоянно лил дождь, женщины ходили по улицам в миткалевых платьях, насквозь мокрых и облегающих тело, и, казалось, совершенно не замечали дождя, словно им было все равно, мокрые они или сухие. Здесь же я впервые увидела, как к смешению белых и черных рас относились с полным безразличием. В ресторане, где мы завтракали, за одним столом сидел черный мужчина с белой девушкой, а за другим – белый с черной. Женщины приносили в маленькую церквушку обнаженных детишек-мулатов, чтобы крестить их.

В каждом саду цвели красные гибискусы, и во всем городе Байя била ключом беспорядочная любовь черных и белых рас. В некоторых кварталах черные, белые и желтые женщины лениво облокачивались о подоконники и выглядывали из окон домов, пользующихся дурной репутацией, и совершенно не имели того изможденного и скрытного вида, какой обычно характеризует проституток больших городов.

Через несколько дней после нашего прибытия в Буэнос-Айрес мы отправились в студенческое кабаре. Это было обычное длинное прокуренное помещение с низким потолком. Его переполняли смуглые молодые люди и девушки-брюнетки, все танцевали танго. Я никогда прежде не танцевала танго, но молодой аргентинец, наш чичероне, уговорил меня попробовать. С первых же робких шагов я почувствовала, как сердце забилось в такт с манящим томным ритмом этого чувственного танца, нежного, словно долгая ласка, пьянящего, словно любовь под южным небом, жестокого и опасного, как чары тропического леса. Все это я чувствовала в то время, как рука темноглазого юноши уверенно направляла меня, и он время от времени устремлял на меня свой смелый взгляд.

Но тут меня внезапно узнали студенты и, окружив толпой, объяснили, что в этот вечер празднуют освобождение Аргентины, и стали просить исполнить свой гимн. Мне всегда нравилось доставлять удовольствие студентам, и я согласилась. Выслушав перевод слов аргентинского гимна, я закуталась в аргентинский флаг и постаралась изобразить страдания некогда порабощенной колонии и ее освобождение от тирана. Я имела потрясающий успех. Студенты, никогда прежде не видевшие подобных танцев, разразились восторженными криками и снова и снова просили повторять гимн, подпевая мне.

Я вернулась в отель, упиваясь своим успехом и восхищаясь Буэнос-Айресом, но увы! Я слишком рано радовалась. На следующее утро мой импресарио пришел в ярость, прочтя в газетах сенсационное сообщение о моем выступлении, и заявил, что согласно закону считает мой контракт расторгнутым. Все лучшие семьи Буэнос-Айреса решили бойкотировать мои представления и отказались от билетов, – таким образом, так порадовавший меня вечер обернулся крушением моих гастролей в Буэнос-Айресе.

Искусство придает форму и гармонию тому, что в жизни является хаосом и разладом. Хороший роман придал законченный вид и подвел к определенному кульминационному пункту. Любовь в искусстве заканчивается, как для Изольды, трагической и прекрасной заключительной нотой, но жизнь полна антикульминационных моментов, и любовные связи в реальной жизни обычно оканчиваются разладом, и, как правило, в самой середине музыкальной фразы, оставляя резкий диссонанс. Нередко в реальной жизни любовные связи после своей кульминации снова возрождаются, но только для того, чтобы умереть плачевной смертью на могиле финансовых претензий и гонораров юристов.

Я отправилась в это турне в надежде заработать достаточную сумму, чтобы поддержать свою школу во время войны. Представьте себе мой ужас, когда я получила из Швейцарии телеграмму, сообщившую, что посланные мною телеграфом деньги задержаны в связи с военными ограничениями. Поскольку директриса пансиона, в котором я оставила девочек, была не в состоянии содержать их бесплатно, то им грозила опасность оказаться выброшенными на улицу. С присущей мне импульсивностью я настояла на том, чтобы Огастин немедленно выехал в Женеву с суммой денег, необходимой для того, чтобы спасти моих учениц, не подумав, что в результате я остаюсь без денег и не смогу даже оплатить счета в отеле, а поскольку мой рассерженный импресарио уехал в Чили с труппой Комической оперы, мы с моим пианистом Дюмеснилем оказались без средств в Буэнос-Айресе.