Моя жизнь

Александров умер. Появился С. А. Иванов, менее агрессивный, но стиль тот же. Леня, который не умел и не хотел заниматься «перелопачиванием», чувствовал себя в этой обстановке плохо. Однажды, уже в последние годы, по поводу какой-то его очередной книги у него вышли разногласия с Ивановым. Разговор на секторе между ними был очень острый, после чего на другой день подходит к Лене секретарь партгруппы, которому, кстати, Леня много помогал, и говорит: «Мы все согласны с вами, Иванов говорит вздор, но мы вас защищать не будем, ссориться с Ивановым никто не хочет. Он нас устраивает». Все это было сказано мило, дружески, улыбаясь. Все сотрудники зависели от Иванова, и хотя все Леню и любили, и уважали, но своя рубашка ближе к телу. Если путем уступок с обеих сторон книгу или статью удавалось из института вытолкнуть, то она попадала в одно из двух издательств: «Наука» или «Юриздат». «Юриздат» был несколько более самостоятельным. Там был директором такой делец В. Г. Юзбашев, которого потом сняли за какие-то махинации. В издательствах, конечно, были всегда в курсе обсуждения книги в секторе. Тут снова начиналась «цензура», нет ли чего нового, чего не было напечатано «руководящими». Однажды Леня приходит домой из «Юриздата» и говорит мне: «Я не мог доказать правоты своей мысли, так как у “руководящих” написано что-то не совсем соответственное. Завтра пойду Юзбашеву доказывать». Я, человек более конкретный, экономист как-никак, прошла тоже немало бюрократических Сцилл и Харибд, ему сказала: «Посмотри классиков марксизма и найди более или менее подходящую цитату, потому что убеждать бесполезно, это люди недостаточно образованные». Леня, который знал Маркса, Энгельса и Ленина чуть ли не наизусть, что-то подходящее нашел. И когда на другой день Юзбашев вызвал свою свирепую редакторшу, она ему начала читать какие-то цитаты, Леня, ничтоже сумняшеся, тоже начал читать цитаты. Его уровень цитат был выше, редакторша смолкла, и книга пошла. Все это Лене стоило нервов. Печататься было трудно и по другим причинам. Ведь на весь Советский Союз было только два теоретических юридических журнала, и на них и то не хватало бумаги. Книги по хозяйственному праву, написанные Леней до посадки, были все уничтожены после ареста. Вернувшись, он кое-что разыскал у разных людей. Один научный сотрудник, взявший у Лени «почитать» его книжку 20‐х годов «Предприятие»[145], списал половину без сносок и издал. Лене было стыдно за него.

И так было все двадцать лет его работы в институте (после освобождения). После того как Леня написал свое «Рабочее время», которое все воспевали и превозносили, вдруг оказалось, что эта книга каким-то непонятным образом выпала из издательского плана института. Директор, который знал Лене цену, настоял на восстановлении этой книги в плане[146]. Ну а Леня попал в больницу с инфарктом. Тогда еще был жив Александров, а он не мог выносить около себя людей более способных. А Леня как-то это не чувствовал. С самого начала все в институте, кроме непосредственного начальника, к Лене относились очень хорошо. Он это чувствовал и институт воспринимал не только как место работы, но и как что-то очень родное и близкое. За институт он болел душой. Ходил в институт, там некоторые сотрудники ему говорили, что были бы счастливы уметь писать как Леонид Яковлевич. Это в своем секторе. Но он работал и в других секторах, его приглашали, и он не отказывался. И в секторе буржуазного трудового права, и в секторе хозяйственного права. Кроме того, он еще читал лекции в Институте международных отношений. Как раз после инфаркта ему предложили зачислиться в штат по совместительству в этом институте. Я встала на дыбы. Ведь он не умел рассчитывать своих сил. Потом долго жалел, что отказался: «Я не был бы в такой зависимости от института». Но сил было все меньше. Когда он приехал из больницы после инфаркта, то получил поручение от института написать рецензию на труд ленинградского профессора А. В. Венедиктова по гражданскому праву, около 900 страниц: «Кроме вас некому». Потом ему говорили, что этот нечеловеческий труд никто не хотел делать из цивилистов, но Леня очень уважал этого человека и взялся.

Вообще, когда Леня сдавал очередную работу в издательство и начинал работать над другой темой, раскладывал свои карточки, разбирал свою картотеку, читал разные книги, кроме того, читал бесконечные диссертации и работы других сотрудников сектора, у нас дома был покой, тишь да благодать, никаких нервов. В конце работы звонок: «Я иду домой, не надо ли чего-нибудь купить?» Голос ликующий. Я: «Иди скорей, ничего не надо». Он вбегал домой: «Ну как, в хронологическом или в систематическом?» Это значило: как рассказывать, что было на работе. Ужин был уже на столе, мы сидели в кухне и обсуждали сначала его события, потом мои. Читали письма, если были. Потом он работал над всем, что приносил из института.