Моя жизнь

Но как же так, государство трудящихся, а сектора трудового права в институте Академии наук нет. И вот Гинцбург начинает настойчиво твердить на всех собраниях о восстановлении трудового сектора, так что, когда он выходил на кафедру, в зале проходил гул: «Карфаген должен быть разрушен»[144]. Это значило, что упорство Гинцбурга равно тому, как римляне твердили об уничтожении Карфагена. Он добился своего. Может быть, он и мечтал в глубине души, что он создаст новый сектор, но он забывал, что и у него, и у Пашерстника «профили» неподходящие. Сектор трудового права был создан. Заведующим сектором по совместительству стал Александров. Вот тут началась жизнь, работа! Сколько раз они добрым словом вспоминали и Москаленко, и Лаптева. Умный, ловкий пройдоха, Александров по основной работе заведовал кафедрой трудового права в университете. Значит, все трудовики, мечтавшие читать лекции там, зависели от него. Ни одной книги без его согласия не могло выйти. Он был редактором отдела трудового права в ведущем юридическом журнале Академии наук и имел договоренность с редактором ленинградского журнала «Правоведение». Это означало, что ни одна статья, не принятая московским журналом, не будет принята и в «Правоведение». Попробуйте напечатайте без его согласия. При всяких политических колебаниях он удерживался. Где-то, при переходе от Сталина к Хрущеву, он публично в печати каялся, называя себя «юридическим кретином». В секторе сотрудники его называли не иначе как подонком. Вопрос о том, чтобы повесить его портрет в секторе, ставился, но как-то хватило ума замять это дело. Только его высказывания и были истинно марксистскими и соответствовали линии партии. Все остальное, как сами же сотрудники и говорили, было «перелопачиванием» уже им сказанного. Считалось, что что-то новое сказать мог только он. Леня с Александровым был на ножах.

Леня со своими представлениями об общественных отношениях конца 20‐х – начала 30‐х (ведь мы уехали во Францию в 1934 г.) все время попадал впросак, кому-то наступал на ногу. Он мог, например, провести такую совершенно «неприличную», «нетактичную» акцию: выступить на партийном собрании, перечислить всех погибших в лагерях и расстрелянных в 1937 году сотрудников института и просить почтить их память вставанием. Зал в растерянности поднялся. В президиуме полная растерянность. Все быстренько опомнились и сели на свои места. В институте в тот год стажировался американец (кажется, Бирман). Он случайно проходил мимо открытых дверей собрания и все это слышал, и написал в своей книге о Советском Союзе. На счастье, догадался не упоминать Ленину фамилию. Институт назывался Институтом государства и права имени Вышинского. Леня на собрании также потребовал, чтобы это позорное имя сняли с вывески института. Его вызвали в партком и сказали, чтобы он не совался не в свои дела. И без него знают, что надо сделать. Словом, жизнь наша была полна волнений – каждый день подобные события. Это значит, у Лени бессонные ночи, переживания.

В институте почти ежедневно администрация вспоминала о трудовой дисциплине, которая понималась как отсиживание от 10 до 7 часов. При входе стоял «отдел кадров», проверял, кто опоздал, кто не пришел. Институтских помещений не хватало, было битком набито. Сотрудники говорили, что они не могут заниматься в таких условиях. Многие проводили время на лестничных площадках за болтовней. Говорили, что работают дома после «работы». Леня пытался подчиняться, но даже в молодости его никогда не принуждали к этому. День-два он ходил, потом потихоньку отлынивал, и все делали вид, что не замечают. Ходил он только на ученые советы, заседания сектора, партийные и общие собрания и т. п. Но и этого хватало. Надо было еще ходить за книгами в библиотеку, читать в Ленинской библиотеке, выполнять партийные поручения. Первые годы после возвращения он был при Киевском райкоме пропагандистом. Считался лучшим. Помню, однажды он был послан делать какой-то очередной политический доклад на завод телевизоров. Там к нему подошли и попросили вместо доклада провести занятие по трудовому праву. Он десять минут делал доклад, а потом его держали часа полтора с вопросами по трудовому праву. Вот тут был всеобщий интерес аудитории. Благодарили его от всей души.