Моя жизнь

Весной 1945 года мне, как и всем на фабрике, дали участок земли на Часовенной горе, дали лошадь с плугом, вскопали мне землю. Я посадила картошку, кажется пять соток. Летом на каникулы из Москвы приехала Оля и говорит: «Мы с Марком (надо сказать, что я уже всю зиму получала письма от Оли, где “мы с Марком” фигурировали на каждой строчке) решили пожениться». – «Надо кончить институт, я тебя не пущу больше в Москву». – «А я тогда сбегу!» – «Что же ты просишь моего разрешения?» – «А если ты нас не благословишь, мы будем несчастными». Что мне оставалось делать? Лихорадочно стала готовить «приданое». Мобилизовала остатки моих парижских платьев, которые мне так и не удалось поносить. Перешили платья, сшили шубу. Надо было сшить лифчики. Мне почтальонша сказала, что знает такую женщину, дала ее адрес. Пошли мы с Олей. Хозяйка провела нас в большую комнату, там на керосинке стояла большая сковорода, на ней шипели мясные пирожки. Аромат был ошеломляющий. Несмотря на все мои пайки и ухищрения по добыче пищи, мы были голодными. Хозяйка увидела наше удивление. Стала оправдываться, что из Норильска приезжают командировочные со своими продуктами, и она их кормит. Она все к нам приглядывалась, и вопрос о лифчиках ее явно не интересовал. Она дала нам один пирог пополам. Наконец, мы всучили ей лифчики. Потом она долго нам морочила голову, пока все-таки сшила. Нам потом рассказали, что эта квартира была такая, куда действительно приезжали командировочные, где им, кроме всего, поставлялись дамы. Эта женщина не могла понять, привела ли я Олю для ее целей или действительно надо сшить лифчик.

Все приготовления к будущему замужеству были кончены. Осенью в сентябре утром был сильный туман. Оля ушла на Часовенную гору копать картошку. Я должна была работать и раздобыть лошадь. Получила я лошадь с телегой и рабочим, только когда уже смеркалось. Я уже не ждала видеть свою дочь живой: одна на горе в этом бандитском городе Красноярске. Когда мы подъехали, моя девочка уже сидела на готовых мешках. Она выкопала всю картошку, высушила ее, ссыпала в мешки, а ей не было еще семнадцати лет! Привезли картошку. Крутовские дали мне часть подполья. Дом был сибирский. Под всем большим домом два подпола. Один освещен электричеством, другой в кухне, темный. Вот туда и ссыпали мы картошку. Выкопала Оля картошку, я продала два золотых последних колечка и отправила Олю учиться в Москву на второй курс. И опять я сделала что-то неладное. Я дала ей большую коробку с вермишелью и сказала: «Эту коробку бабушке не отдавай. Пусть она будет у тебя. Если тетя Аня переедет в нашу квартиру жить, ты уходи в общежитие, и тебе пригодится там эта вермишель. И скажи бабушке, чтобы собрали наши вещи, так как Леня может скоро освободиться и нам они понадобятся». Вот это я должна была сама написать, а свалила на Олечку. Тут же бабушка и Эстер объявили Ольгу «меркантильной», грубой, перестали с ней разговаривать. Собрали они наши вещи, какие остались, связали в узлы, принесли Ольге и сказали: «Вот твои тряпки!» Тут я взбеленилась и написала Бобе и бабушке, что они рано нас списали в небытие. Из лагеря может живым вернуться Леня большой, из армии – Леня маленький. Да и мы с Олей еще живы. Поэтому я протестую против переезда Ани в Москву, а Ольгу прошу прописать на площадь Бандманов.

Зимой у Оли с Марком была свадьба. Родители Марка не очень были довольны невестой. Дочь врага народа. Ничего за душой. А у них была на примете дочка Арзамасцева (заместитель какого-то наркома). Тоже какая-то дальняя родственница. Но Марк ничего не хотел слушать. Он был «деспотичный». Оля с Марком пошли приглашать Эстер с Бобом на свадьбу. Вошли на порог, сказали, что просят их прийти. Эстер как сидела спиной, так и не повернулась. Однако на свадьбу ненадолго они зашли и даже в подарок принесли какие-то стаканчики. Юрий обеспечил вино, Бандманы – какое-то угощение. Оля с Марком (Марк хороший танцор) танцевали. Словом, они были счастливы. К этому времени родители Марка получили большую комнату на Смоленской набережной, а Оля получила отдельный от бабушки ордер на комнату, среднюю в нашей квартире на Зубовском бульваре (детскую). Марк был прописан у родителей, но жил с Олей. Денег у них было очень мало – оба студенты. Я посылала регулярно, но деньги ничего не стоили. Конечно, помогали Бандманы. Как-то жили и не особенно обращали внимание на недостатки. Наша милая Дуняша, которая растила Олю и Леню, жила в няньках у академика Панкратовой на той же площадке, где и Оля с Марком. Она постоянно к ним ходила и все ворчала на Олю: «Нашла себе мужа, что не может справить хороших туфель. Мало было хороших женихов, так выбрала себе голодранца» и т. д. Она заболела раком. Оля ходила к ней в больницу, носила сухари. Другой передачи не было. Леня не был ни разу в больнице у няньки. Она была преданная и любящая душа.