Моя жизнь

Самым лучшим в морском путешествии, однако, было то, ради чего оно и задумывалось, — общение с другими стипендиатами Родса. Я старался побеседовать со всеми, слушал их рассказы, учился у них. Академические успехи многих из них были гораздо более внушительными, чем у меня, а кое-кто активно участвовал в антивоенных выступлениях, в студенческом самоуправлении и предвыборных кампаниях Маккарти и Кеннеди. Некоторые из тех, кто вызывал у меня наибольшую симпатию, стали моими друзьями на всю жизнь, и на удивление многие занимали в годы моего президентства важные административные посты: афроамериканец Том Уильямсон, член студенческой футбольной команды Гарварда, работавший юрисконсультом в Министерстве труда в годы моего первого президентского срока; Рик Стернс, выпускник Стэнфорда, который привлек меня к участию в предвыборной кампании Макговерна и которого я назначил федеральным судьей в Бостоне; Строуб Тэлботт, редактор Yale Daily News, ставший моим специальным советником по России и заместителем госсекретаря после блестящей карьеры в журнале Time; Дуг Икли, в период учебы на юридическом факультете мой сосед по комнате, а впоследствии председатель совета директоров Корпорации юридических услуг; выходец из Бруклина Алан Берсин, еще один выпускник Гарварда и футболист, которого я назначил федеральным прокурором в Сан-Диего, где он до сих пор работает главным инспектором школ; Уилли Флетчер из Сиэтла, штат Вашингтон, назначенный мною в апелляционный суд девятого округа; Боб Райх, уже в то время заводила в нашей компании, занимавший пост министра труда в течение моего первого срока на посту президента. Деннис Блэр, выпускник Военно-морской академии, к тому времени, когда я стал президентом, был уже адмиралом в Пентагоне, а позднее командовал нашими вооруженными силами в Тихоокеанском регионе, но, надо заметить, всего этого он добился без моей помощи.

В последующие два года каждый из нас по-своему относился к Оксфорду, однако общим для всех было чувство неопределенности и беспокойства за то, что происходило дома: нам очень нравилось учиться, и тем не менее мы постоянно задавались вопросом, какого черта мы здесь делаем. Большинство из нас не ограничивались лекциями и семинарами. Общение друг с другом, чтение книг, экскурсии казались более важными, особенно для тех из нас, кто думал, что все это скоро закончится. Два года спустя процент американцев среди выпускников — стипендиатов Родса был ниже, чем в любом из предыдущих выпусков. Однако, полные юношеского беспокойства, за годы учебы в Оксфорде мы, пожалуй, больше узнали о себе и о жизненных ценностях, чем подавляющая часть наших предшественников.

Через пять дней, сделав короткую остановку в Гавре, мы наконец прибыли в Саутгемптон, где получили первое впечатление об Оксфорде в лице сэра Эдгара «Билла» Уильямса, хранителя дома Родса. Он встречал нас на причале в котелке, плаще и с зонтом в руках, больше напоминая английского денди, чем человека, в годы Второй мировой войны служившего начальником разведки при штабе фельдмаршала Монтгомери.

Билл Уильямс проводил нас к автобусу. Было темно и дождливо, поэтому мы почти ничего не увидели. В Оксфорд мы прибыли примерно в одиннадцать вечера, и все заведения, где можно было бы перекусить, уже закрылись. Свет горел лишь в небольшом автофургоне на Хай-стрит, где продавались хот-доги, плохой кофе и готовые закуски. Он находился рядом с Юниверсити-Колледж, в котором мне предстояло учиться. Мы вышли из автобуса и оказались в четырехугольном дворе, который был построен еще в XVII веке, где нас встретил Дуглас Миллин, главный привратник, контролировавший доступ на территорию колледжа. Миллин был сварливым старым чудаком и до того, как поступить на работу в колледж, служил в военно-морском флоте. Он был очень умен, однако умело скрывал это за потоком добродушных насмешек, причем особенно любил подтрунивать над американцами. Первое, что он сделал, — это проехался на счет Боба Райха, чей рост бы меньше пяти футов. «Ну вот, — произнес Миллин, — обещали прислать четырех янки, а прислали только трех с половиной». Он никогда не упускал случая посмеяться над нами, но за его насмешками крылись мудрость и глубокое знание людей.