Моя жизнь

Сентябрь я провел, готовясь к отъезду в Оксфорд: прощался с друзьями и наблюдал, как разворачивается избирательная кампания. Отсрочка от призыва на военную службу на меня больше не распространялась, поэтому я выяснил у председателя участковой призывной комиссии Билла Армстронга, когда мне следует ждать повестки. Хотя отсрочка для последипломных студентов перестала действовать еще весной, тем, кто уже учился, давали возможность закончить семестр. В Оксфорде учебный год состоял из трех семестров по восемь недель каждый, между которыми были каникулы по пять недель. Мне сказали, что я не попадаю в осенний призыв и, возможно, смогу проучиться даже больше, чем один семестр, если участковой призывной комиссии удастся набрать достаточное число призывников. Мне очень хотелось попасть в Оксфорд, даже если срок моего пребывания там будет ограничен двумя месяцами. Фонд Родса позволял стипендиатам продолжить учебу после окончания военной службы, но, поскольку я твердо решил исполнить свой долг, а конца войне во Вьетнаме не было видно, вряд ли стоило слишком много думать о будущем.

Хотя после Чикаго у нас, на мой взгляд, не было никаких шансов, а Хамфри твердо поддерживал политику Линдона Джонсона во Вьетнаме, я все же желал ему победы — хотя бы из-за его позиции по вопросу о гражданских правах. Расовая неприязнь по-прежнему разделяла Юг, а благодаря практике достижения сбалансированности расового состава учащихся путем перевода их из одной школы в другую этот раскол распространялся и на остальные части страны. По иронии судьбы, участие в предвыборной борьбе Уоллеса увеличило шансы Хамфри, поскольку подавляющую часть избирателей первого составили сторонники сегрегации и политики «закона и порядка», которые наверняка голосовали бы за Никсона, будь кандидатов всего двое.

Столкновения культур в стране не прекращались. Антивоенные выступления оказывали на Хамфри большее давление, чем Никсон и Уоллес. Вице-президента также измучила постоянная критика полицейской тактики, использованной мэром Дейли во время съезда в Чикаго. Хотя опрос, проведенный Институтом Гэллапа, показал, что 56 процентов американцев одобрили действия полиции в отношении демонстрантов, демократы не могли рассчитывать на то, чтобы получить большинство голосов, особенно в гонке с тремя участниками, одним из которых был Уоллес. И в довершение всего, словно уже случившегося было недостаточно, во время проведения в Атлантик-Сити конкурса «Мисс Америка» на улицу вышли еще две группы протестующих. Группа афроамериканцев была возмущена отсутствием на конкурсе чернокожих претенденток, а сторонники движения в защиту прав женщин выступили против самой идеи проведения подобных конкурсов, унижающих, по их мнению, достоинство женщин. В конце концов несколько митингующих американок демонстративно сожгли свои бюстгальтеры, и для многих старомодных граждан Америки это стало убедительным свидетельством того, что в стране происходит нечто ужасное.

Никсон, казалось, уверенно лидировал в президентской гонке. Он обвинял Хамфри в слабости и неэффективности и почти ничего не говорил о том, что собирается сам предпринять на президентском посту, ограничиваясь реверансами в сторону сегрегационистов (и избирателей Уоллеса) и обещаниями прекратить политику изъятия федеральных средств у школьных округов, отказавшихся исполнять решения суда о десегрегации школ. Напарник Никсона по кампании, Спиро Агню, с помощью своего спичрайтера Патрика Бьюкенена выполнял роль нападающего. Его резкие заявления и словесные выпады стали легендарными. Куда бы ни приезжал Хамфри, его повсюду встречали шумные демонстранты. К концу месяца Никсон стабильно удерживал 43 процента голосов, тогда как Хамфри, спустившемуся на двенадцать пунктов, удалось сохранить лишь 28, что было на 7 процентов больше, чем у Уоллеса. В последний день сентября Хамфри в отчаянии публично отрекся от поддержки президента Джонсона по вьетнамскому вопросу, заявив, что прекратит бомбежки Северного Вьетнама и «пойдет на этот риск ради достижения мира». Наконец-то он стал действовать самостоятельно, однако до выборов осталось всего пять недель.

В тот момент, когда Хамфри произносил свою речь под лозунгом «свободен наконец», я находился в Нью-Йорке, готовясь к отъезду в Оксфорд. У нас с Дениз Хайленд состоялась потрясающая встреча за завтраком с Уилли Моррисом, молодым редактором Harper's Magazine. В последний год учебы в Джорджтауне я прочитал удивительные воспоминания Морриса «Домой на Север» (North Toward Ноте) и стал его поклонником на всю жизнь. После получения стипендии Родса я написал Уилли, прося его о встрече в Нью-Йорке, и весной он принял меня в своем офисе на Парк-авеню. Эта встреча произвела на меня такое впечатление, что я попросил его встретиться со мной еще раз перед моим отъездом. Не знаю почему, может, просто в силу южных представлений о приличиях, но он назначил время.