Моя жизнь

Тем временем Генри Хайд и его коллеги продолжали придерживаться своей тактики, прислав мне восемьдесят один вопрос, на которые требовали ответить «да» или «нет», и опубликовав расшифровку двадцати двух часов телефонных разговоров Трипп с Левински. То, что Трипп продолжала записывать эти разговоры без разрешения Левински, после того как юристы предупредили ее, что такие действия являются противозаконными и не должны повторяться, в штате Мэриленд считалось уголовным преступлением. Против Трипп было выдвинуто обвинение, но судья, который вел процесс, не разрешил прокурору вызвать в качестве свидетеля Левински, чтобы доказать, что записанные беседы действительно имели место. Он мотивировал это тем, что защита от судебного преследования, предоставленная Трипп Старром в обмен на ее показания о незаконном вторжении в частную жизнь Левински, запрещала Левински давать показания против Трипп. Старр в очередной раз позволил избежать заслуженного наказания сотрудничавшему с ним нарушителю закона, продолжая преследовать ни в чем не повинных людей, отказавшихся лгать ему в угоду.

В то же самое время Старр в третий раз выдвинул обвинение против Уэбба Хаббела, утверждая, что тот ввел в заблуждение федеральные власти относительно услуг, которые он и юридическая фирма Rose оказывали еще одной разорившейся финансовой компании. Это стало последней отчаянной попыткой Старра сломить Хаббела и заставить его дать показания против меня или Хиллари.

Девятнадцатого ноября Кеннет Старр предстал перед Комитетом по юридическим вопросам Палаты представителей. И в докладе, и в комментариях к нему он вышел далеко за пределы своих полномочий, состоявших в том, чтобы сообщить Конгрессу об обнаруженных им фактах. Доклад Старра уже критиковали за то, что в нем отсутствовало одно очень важное для меня положение — заявление Моники Левински о том, что я никогда не просил ее лгать.

В заявлении Старра содержались три удивительные вещи. Во-первых, он сказал, что не обнаружил никаких доказательств предосудительных действий с моей стороны или со стороны Хиллари в ходе расследования возможных финансовых нарушений, допущенных отделом командировок Белого дома, как не обнаружил и нарушений при обращении с досье ФБР. Конгрессмен Барни Фрэнк из Массачусетса спросил его, когда он пришел к такому заключению. «Несколько месяцев назад», — ответил Старр. Тогда Фрэнк поинтересовался, почему он не снял с меня эти обвинения еще до выборов и не включил это заключение в свой доклад, «в котором было много негативной информации о президенте». Ответ Старра был уклончивым и невразумительным.

Во-вторых, Старр признал, что беседовал с журналистами о расследовании, что было нарушением правила о неразглашении показаний большому жюри. Наконец, он отрицал под присягой, что его сотрудники пытались заставить Монику Левински носить скрытый диктофон, чтобы записывать разговоры с Верноном Джорданом, мною или другими людьми. Когда ему предъявили отчет агентов ФБР, из которого следовало, что в действительности такие попытки имели место, он снова ответил уклончиво. Газета Washington Post писала, что «попытки Старра отрицать это были опровергнуты его собственными отчетами ФБР».

Тот факт, что Старру пришлось признаться в разглашении показаний большому жюри, и то, что он дал ложные показания под присягой, ничуть не умерило ни его собственного пыла, ни активности республиканцев в Комитете по юридическим вопросам. Они считали, что «хозяева поля» могут играть по собственным правилам.

На следующий день Сэм Дэш ушел в отставку с поста советника Старра по этическим вопросам, заявив, что Старр, позволив себе сделать замечания на слушаниях в Конгрессе, тем самым «незаконно» вмешался в процесс импичмента. Как любила говорить моя мать, Дэш «опоздал на целый день»: Старра уже давно не беспокоила законность его действий.

Сразу после Дня благодарения конгрессмены-республиканцы, вернувшись в Вашингтон, избрали новым спикером Палаты представителей Боба Ливингстона из штата Луизиана, который до этого был председателем Комитета по ассигнованиям. Он должен был занять этот пост в январе, в начале новой сессии Конгресса. К тому времени большинство людей уже считало, что попытка подвергнуть меня импичменту сорвалась. Против импичмента выступили несколько умеренных республиканцев, заявив, что выборы ясно показали: большинство американцев предпочли бы, чтобы Конгресс, вынеся мне выговор или порицание, занялся своим основным делом — законотворчеством.