Моя жизнь

После закусочной в кармане у меня оставалось меньше двадцати долларов, с которыми мне предстояло добраться до Арканзаса. Однако на последней странице своего дневника я написал, что чувствовал себя «богатым человеком, которому везло в жизни и у которого было много друзей, человеком, чьи надежды и убеждения стали более определенными и осмысленными, чем в ноябре прошлого года, когда был начат этот дневник». В то безумное время мое настроение, подобно лифту, то поднималось, то падало. К счастью или нет, весной Дениз Хайленд прислала мне второй дневник, в который я смог бы записывать все, что произойдет дальше.

Я приехал домой в конце июня. До призыва оставался еще целый месяц, в течение которого я мог подыскать себе место службы. В Национальной гвардии и частях резерва вакантных мест не было. Я попробовал поступить в военно-воздушные силы, однако узнал, что не могу стать пилотом и летать на реактивных самолетах из-за астигматизма. Дело в том, что левый глаз у меня в раннем детстве косил наружу. Со временем этот дефект исчез сам собой, однако свет, проходящий через хрусталик, по-прежнему не собирался в одной точке, что для летчика было недопустимо. Затем я прошел медкомиссию для поступления на курс подготовки офицеров ВМС, но и там потерпел неудачу, теперь уже из-за ослабленного слуха. На этот свой физический недостаток я стал обращать внимание только через десять лет, когда, уже будучи политиком, заметил, что не всегда слышу и понимаю, о чем говорят из толпы. Лучшее, что мне оставалось, — это поступить на юридический факультет и записаться в Учебный корпус офицеров запаса сухопутных сил (ROTC) в Арканзасском университете.

Семнадцатого июля я отправился в Фейетвилл и через два часа был принят и на юридический факультет, и в ROTC. Полковник Юджин Холмс, руководивший программой подготовки, заявил, что в качестве офицера я принесу стране больше пользы, чем если буду служить рядовым. Его заместитель, подполковник Клинт Джоунз, отнесся ко мне более сдержанно и скептически, но мы очень мило поговорили с ним о его дочери, которую я знал по Вашингтону и которой симпатизировал. Зачисление в ROTC предполагало, что после окончания юридического факультета я должен буду поступить на действительную службу. Из этого следовало, что официально призвать меня на службу смогут не раньше следующего лета, поскольку перед началом занятий в ROTC мне полагалось пройти еще летние сборы, однако письменного обязательства с моей стороны было достаточно для получения в призывной комиссии отсрочки и статуса резервиста категории 1-D. Меня одолевали смешанные чувства. Я знал, что получил возможность избежать Вьетнама, «однако через десять дней кому-то другому придется занять место в этом автобусе — возможно, мое место».

Так или иначе, но через десять дней я сидел не в автобусе, а в своем автомобиле, направляясь в Техас, чтобы встретиться с моими соседями по Джорджтауну, которые уже проходили военную службу, — Томом Кэмпбеллом, Джимом Муром и Китом Ашби. По пути туда и обратно я присматривался ко всему, что помогло бы мне вновь настроиться на жизнь в Америке. В Хьюстоне и Далласе появилось множество новых крупных жилых районов, которые расползались во все стороны без какого-либо видимого плана. Я подумал, что если они — прообраз будущего, то мне не очень хотелось бы в него попасть. В глаза мне бросилось нечто новое: наклейки на бамперах и индивидуально оформленные номерные знаки. Больше всего мне понравилась наклейка с надписью: «Если ты летишь в преисподнюю, Господь ни при чем». Самой лучшей оказалась, как ни странно, фраза на номерном знаке катафалка: «Гроб с музыкой». Очевидно, те, кто это придумал, были уверены, что читающие эти надписи люди боятся ада, однако смеются над смертью.