Моя жизнь

Двадцать восьмого мая я устроил в Юниве прощальную вечеринку для своих друзей — приятелей из колледжа, с которыми играл в регби и делил стол, а также для Дугласа и его коллег, моего «служителя» Арчи, сэра Уильямса и его жены, Джорджа Кокуэлла и студентов из Америки, Индии, стран Карибского бассейна и Южной Африки, с которыми я познакомился за это время. Мне хотелось поблагодарить их за то, что за этот год они стали такой большой частью моей жизни. Мои друзья принесли с собой прощальные подарки: трость, английскую шерстяную шляпу и роман Флобера «Госпожа Бовари» в мягкой обложке, который я храню до сих пор.

Первую половину июня я провел, знакомясь с Парижем. Мне не хотелось возвращаться домой, так и не увидев его. Я снял комнату в Латинском квартале, дочитал «Фунты лиха в Париже и Лондоне» (Down and Out in Paris and London) Джорджа Оруэлла и осмотрел все достопримечательности, включая поразительный небольшой мемориал жертвам холокоста, расположенный прямо за собором Нотр-Дам. Этот мемориал легко не заметить, но он заслуживает внимания. Вы спускаетесь по ступеням в небольшое помещение, поворачиваетесь и оказываетесь прямо перед газовой камерой. Роль моего гида и моей спутницы выполняла Элис Чемберлен, с которой мы познакомились у общих друзей в Лондоне. Мы бродили по Тюильри, смотрели, как дети пускают парусники на прудах, ели непривычные и недорогие блюда вьетнамской, алжирской, эфиопской и западноиндийской кухни, взбирались на Монмартр. Мы также заглянули в церковь Сакре-Кер, где я зажег свечу за упокой души моего друга доктора Виктора Беннетта, скончавшегося за несколько дней до этого и, несмотря на весь свой гений, доходившего до абсурда в своем неприятии католицизма. Это было самое меньшее, что я мог сделать для него после того, что он сделал для моих родителей и меня самого.

К моменту моего возвращения в Оксфорд продолжительность дня увеличилась уже настолько, что было светло почти круглые сутки. Однажды утром, перед самым рассветом, мои английские друзья отвели меня на крышу одного из университетских зданий, чтобы я мог увидеть восход солнца, освещающего живописные окрестности Оксфорда. Мы были в таком приподнятом настроении, что, проникнув на кухню Юнива и стащив там хлеб, колбасу, помидоры и сыр, отправились завтракать в мою комнату.

Двадцать четверного июня я пошел попрощаться с Биллом Уильямсом. Он пожелал мне удачи и сказал, что еще надеется увидеть меня «отвратительно восторженным и важным выпускником». В тот вечер я в последний раз ужинал в Оксфорде — мы отправились в пивную с Томом Ульямсом и его друзьями. А 25-го я уже прощался с Оксфордом, как мне казалось, навсегда. Затем я поехал в Лондон, чтобы повидаться с Фрэнком, Мэри и Лидой Хоулт. После вечернего заседания парламента судья Хоулт с женой вернулись домой, а мы с Лидой отправились к моим друзьям, на мой последний ужин в Англии. После ужина я пару часов вздремнул в доме Дэвида Эдвардса и, поднявшись ни свет ни заря, поехал в аэропорт в сопровождении шести друзей, которые пришли меня проводить. Никто в тот момент не знал, доведется ли нам встретиться вновь. Мы крепко обнялись, и я побежал к самолету.

ГЛАВА 16

В Нью-Йорк я прибыл лишь в 21:45, с опозданием на девять часов из-за задержек рейсов по обе стороны океана. Когда я добрался до Манхэттена, было уже далеко за полночь, поэтому я решил не спать всю ночь, чтобы попасть на самый ранний утренний рейс. Я отправился домой к Марте Сакстон, разбудил ее, и мы проговорили с нею два часа, сидя на ступенях перед ее домом в Верхнем Вестсайде. Затем я завернул в круглосуточную закусочную, где съел первый настоящий гамбургер за последние несколько месяцев, поболтал с двумя таксистами, почитал книгу «Что такое история?» (What is History?) Э. X. Карра и некоторое время размышлял о том, какой необычный год мне выпал и что ждет меня впереди. А еще я любовался самым милым из полученных мною прощальных подарков — двумя небольшими открытками, на которых было написано по-французски: «В знак дружбы» и «В знак симпатии». Их подарила мне Аник Алексис, красивая чернокожая студентка с Карибов, которая жила в Париже и встречалась с Томом Уильямсом. Никки хранила эти открытки восемь лет, еще с того времени, когда была школьницей. Они были дороги мне, поскольку символизировали то, что я старался давать другим, чем старался делиться и что хотел получать в ответ. Вставленные в рамки, они сопровождали меня повсюду, где мне приходилось жить на протяжении последних тридцати пяти лет.