Моя профессия

Зрительный зал начинает вслушиваться и вглядываться и постепенно весь собирается в тишину. И в центре этой тишины – маленькая женщина, уже не одинокая, а единственная. Кажется, что огромный зал на глазах уменьшился в размере. Все тот же тихий голос Рины Зеленой звучит громко, хотя она не прибавила ему силы. И ясно слышны не только слова, а даже вздох между двумя фразами.

А следом за Риной Зеленой на сцену выходит Владимир Яковлевич Хенкин. Опять мне трудно уйти со своего наблюдательного поста. Хоть я и знаю весь репертуар Хенкина чуть ли не наизусть, мне всегда интересно было наблюдать за тем, как видоизменяется исполняемый им рассказ на сегодняшнем концерте.

Сила хенкинского таланта – в абсолютности его общения со зрителями.

Слово «читает» к Хенкину не подходит, как не подходит, пожалуй, и слово «исполняет», потому что Хенкин рассказывал, именно рассказывал, становясь одновременно и героем и автором рассказа, кому бы этот рассказ ни принадлежал.

Не только слова, но и содержание и даже тема выглядели так, будто все это пришло ему в голову тут же, в момент его выхода на сцену.

И хоть вовсе не так часто Хенкин неожиданно вставлял какое-то нужное ему в данный момент слово, выглядел он импровизатором, так как интонация его фразы всегда зависела от реакции зрителей на предшествующую, всегда являлась ответом. Причем ответ этот адресовался не зрительному залу в целом, а отдельным людям этого зала. То он направлен супружеской паре в первом ряду партера, то наверх, группе студентов, сидящих на балконе, то в сторону боковой ложи, а то и в кулисы, где, не сдержавшись, неожиданно фыркнул пожарный.

Огромный активный темперамент, предельное ощущение зрительской реакции, безотказная работа его «радиолокатора» придавали выступлению Хенкина совсем особый характер.

Представьте себе, если бы нашелся такой теннисист, который умел бы один играть против сотен игроков. Представьте себе, если бы в ответ на посланный им через сетку мяч на него со всех сторон теннисного корта летели бы десятки мячей и он успевал бы отбить каждый, ни один не упустив.

Так выглядело выступление Хенкина.

Он отправляет через рампу фразу и тут же отражает реакцию на эту фразу каждого зрителя.

Не отраженной Хенкиным зрительской реакции не бывало. Все мячи отбиты. Даже скрипнувшая дверь не пропущена. Ее отметил голос, или поворот головы, или изумленно поднявшаяся бровь.

Ничто не заставало Хенкина врасплох, так как все, чем отвечал ему зрительный зал, становилось репликой и входило в ткань рассказа.

Однажды я видел выступление Хенкина на концерте для коллектива Театра сатиры, то есть того самого театра, в котором Хенкин работал.

Как всегда, чуть торопливо Хенкин вышел на середину сцены и быстро оглядел весь зал. Я понял его взгляд. Перед ним сидели искушенные зрители. Хорошо его знающие. Его друзья, товарищи по сцене и концертам. Сделать их партнерами «игры в теннис» – трудно. Могут не поддаться. Реакция получится не непосредственная, и возникнет фальшь.

Но не успел я подумать об этом, как Хенкин еле заметно улыбнулся кому-то в третьем ряду. Этого было достаточно, чтобы передние оглянулись, выясняя, с кем это Хенкин здоровается, а он уже глядел на кого-то, сидевшего сбоку. И опять несколько человек невольно посмотрели в ту сторону. «Игра в теннис», по существу, уже началась, и после первых же фраз Хенкина я понял, что ему нечего бояться искушенных актеров, потому что они целиком втянуты в эту удивительную и азартную игру чемпиона, в которой он всегда победитель, а побежденные счастливы.

Интересно, что даже в тех случаях, когда актер находится во власти точной мелодии, точного музыкального рисунка, точного ритма и точных движений, разность исполнения остается. И очень интересно, да и поучительно бывает видеть, как расширяются движения балетных артистов, танцующих на широкой сцене Концертного зала имени Чайковского, и как уплотняются эти же движения, приобретая новую прелесть, на маленькой сцене Дома актера.

Рассказал я обо всем этом не для того, чтобы дать оценку работы моих товарищей по концертам, а только для того, чтобы на их примере постараться объяснить ту разность и неповторимость ощущений, которая существует у актера во время каждого его выступления. Только благодаря этой разности он может по многу раз петь один и тот же романс, играть одну и ту же роль или танцевать один и тот же танец.

Я не знаю, не подсчитывал, сколько выступлений было у меня за все годы моей концертной деятельности, но, конечно, они исчисляются тысячами.

Я не знаю, скольким зрителям показал я за это время своих кукол, так как это подсчитать было бы невозможно, но, конечно, их количество давным-давно перевалило за миллионы, не считая тех, кто видел мои выступления в кино или по телевидению.

Но сколько бы раз и сколько бы лет подряд я ни исполнял один и тот же номер, мне никогда не бывало скучно, потому что всякий раз я исполняю его в первый раз. И до тех пор пока этот номер активно воспринимается зрителем, он не может наскучить. Это противоречило бы природе актерских ощущений.