«Да он все равно убьет меня, – будто о чем-то постороннем подумала она. – Этот человек безумен, но мало того: он по натуре жесток. Чужие мучения доставляют ему удовольствие. Это для него – как наркотик. Он мучил Надежду не ради ответа – ради кайфа. Убил – ради кайфа. И меня тоже?»
Она взглянула на Рэнда, увидела его зверский оскал – и внезапная ярость овладела ею. Воздух вокруг нее, чудилось, зазвенел, завибрировал, как звенит, вибрирует ночное небо, пронзенное встречными стрелами молний. Марьяна перестала бояться Рэнда так внезапно, что ее даже оторопь взяла. С самой первой встречи, даже еще до этого, пока ее везли к неведомому боссу, Марьяна только и делала, что тряслась от страха. Потом она пыталась уловить смысл в его поступках – а в них, может быть, и смысла нет вовсе. Так чего ради трястись? Смерть не имеет лица – Марьяна все равно ее не увидит. И если Рэнд взял на себя роль этакого Азраила, то это уж он дал маху. Он перестарался, пугая Марьяну! Даже страху человеческому может, оказывается, наступить предел. Страху и готовности терпеть унижения.
Она рванулась и высвободила руку. Но не бросилась бежать. Дала слезам выкатиться из глаз и, дуя на синяки, кольцом охватившие запястье, прошептала как могла жалобнее:
– Не надо! Давайте уйдем отсюда! Пожалуйста… я не могу больше! Я скажу все, что знаю. Виктор сейчас должен быть на вилле Азиза – это его партнер, Азиз Ашер. Адрес… вроде бы Эль-Мансор, квартал 19. Да, точно – 19. Прямо на берегу, там очень красиво!
И тут она наконец-то позволила себе заплакать по-настоящему.
Как ни странно, слезы принесли облегчение – но очень недолгое. Большего Марьяна просто не могла себе позволить: надо было наблюдать за Рэндом. Она и наблюдала, а точнее, пялилась на него широко раскрытыми глазами, из которых ручьями лились слезы, всхлипывала, задыхалась, тряслась…
Было довольно темно, однако опасность обострила зрение, и Марьяна не упустила ни единого оттенка мимики: ни взлетевших бровей, ни расширенного, остановившегося взгляда – Рэнд был изумлен. Однако тотчас это выражение сменилось улыбкой превосходства и нескрываемого удовольствия.
Конечно, если воспринимать события с той точки зрения, с какой их хотел преподнести Рэнд, это было объяснимо: он вырвал у Марьяны информацию и должен быть доволен.
На какой-то миг Марьяне даже обидно стало, что Рэнд считает ее столь беспросветной идиоткой, а ведь она с самого начала не сомневалась, что этот официальный адрес Азиза ему должен быть известен. Да и неофициальный тоже, ибо Виктора больше нет…
Чему же Рэнд так обрадовался сейчас? Ответ мог быть только один: Марьяниному предательству.
Ну что ж, подумала она, каждый «отрывается» по-своему. Кто-то – убивая или унижая людей. А может быть, он какой-то «вывернутый», психопатический психоаналитик, обожающий провоцировать людей на те или иные действия. Скажем, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предугадать реакцию Надежды на появление розового дога. И точно так же не надо родиться Барухом Спинозой, чтобы предсказать: оказавшись на бережку крокодильего обиталища, «хорошенькая дурочка» Марьяна расколется на мелкие кусочки…
Марьяна провела ладонью по волосам, по лицу. Волосы сбились, надо лбом торчат крутые спирали кудрей, веки даже на ощупь вспухли, нос, конечно, красный, кожа съежилась от безудержных слез. Нет, никто не назовет ее сейчас хорошенькой! Ну а дурочкой?.. Пожалуй, Рэнд относительно нее ошибся дважды. Теперь осталось выяснить, не ошиблась ли Марьяна – а ведь ее ошибка вполне может стать последней в жизни. Eсли Рэнд все-таки не удовлетворится ее нравственным падением, ее предательством… если он захочет увидеть страх смерти в ее глазах…
Нельзя молчать, вот что! Hельзя оставлять Рэнда наедине с его умозаключениями! Говорить, говорить все равно что – что в голову взбредет!
Она громко всхлипнула:
– Что вы с ним сделаете теперь, с Виктором? Убьете?
– Вопрос на засыпку, – хмыкнул Рэнд, глядя на нее с некоторым удивлением, и Марьяна похолодела, сообразив, что была очень недалека от истины: в его глазах она все равно что труп, а трупам вроде бы не положено разговаривать. – Угадай с трех раз!
Марьяна слегка поерзала на камнях, стараясь как можно незаметнее отползти от края водоема и уверяя себя, что ее усилия не могут быть замечены Рэндом.
– Ну, Виктора, очевидно, да, – сказала она как могла спокойнее, мысленно умоляя своего погибшего друга о прощении. Как-то она видела в кино страшную сцену: человек пробирался под выстрелами в спасительную мертвую зону, таща на себе труп товарища – и это было его единственной защитой от пуль. Сейчас Виктор был для нее такой вот защитой. – Его – да, я понимаю. А остальных?
– Какой смысл оставлять лишних свидетелей? – ласково, словно несмышленыша, спросил Рэнд. – Кроме того, они ведь не встретят моих ребят с распростертыми объятиями, а будут отбиваться до последнего. Хочу я этого или нет, но они обречены. Таков закон войны, не я его выдумал. Mы оба играли в смертельную игру, а победителя назовет время…