— Угу, — отвечаю.
— У тебя жилья собственного нет, — говорит.
— Угу, — отвечаю.
— Это — минус, — говорит.
— Угу, — отвечаю.
— Что ж ты дальше себе думаешь делать? — спрашивает.
— Жить да не тужить, — отвечаю.
— Хм, — говорит, — так любой дурак может — жить и не тужить. Конечно, чего дураку тужить — забот никаких нету…
— Ну да, — говорю.
Это что касается папаши.
Брат Лены Сережа — также крайне неприятное существо. Организм. Человеком его назвать язык не поворачивается.
Они с отцом по вечерам дудлят бутылочную кислятину и болеют не за киевское «Динамо», вы только представьте… а болеют они за «Шахтер»! После того как я узнал, что они болеют за это недоразумение — еще больше их возненавидел.
Ростом Сережа вышел два метра, долбаная шпала, раньше он много занимался боксом и выиграл какой-то там чемпионат среди деревенщин в Деревень-Тауне, и дали ему статуэтку и диплом, он этой победой очень гордится. И еще, что больше всего в нем раздражает: иногда он начинает у тебя перед лицом кулаками махать, и подныривает под тебя, и подначивает, и показывает, как бы он тебе в подбородок заехал, и в бровь, и в ухо… Понимаете, распространенная болезнь у боксеров — кулаками махать.
Ага, и еще, когда Сережа перед лицом твоим кулаками машет, на его губах играет улыбка маньяка, улыбка форменного садиста, глаза его телячьи наполняются животной жаждой убийства.
Сережа работает охранником и водителем в Службе безопасности, мелкая сошка возит какую-то шишку. Получает сущие копейки. Строит он из себя агента ФБР с высоким кодом доступа при оранжевом уровне угрозы.
Все про всех знает.
И про президентов, и про террористов, но в итоге знания его сводятся вот к чему:
— Хорошо быть гражданским, живешь себе, цветочки собираешь, а родину кто защищать будет? Вон, наши ребята, сколько их на Востоке гибнет!
Слава богу, Леночка не поддерживала разговор про все эти политические штучки.
Сережи и дяди Коли хватило бы вам с головой, поверьте.
Однако у Лены была еще толстая жабоподобная мамаша, которая постоянно пукала и отрыгивала. Она ходила в грязном халате, на голове ее топорщились волосы, будто она только что чудесным образом пережила казнь электричеством. Вот уж сумасшедшая, тетя Вера ее звали, она ела много хлеба, обожала макароны и прочие мучные греховности.
Глаза ее вращались, а мимика лица была такой необычной, издерганной, я побаивался заводить с ней разговор и смотреть в ее сторону.
Было такое впечатление, что она вот-вот нож достанет и в горло тебе его всадит по самую рукоять.
А потом скажет:
— Ой, извините, кажется, я ошиблась номером!
И еще к ним наведывались родственники подобного толка, я же сидел с ними, потому что Леночка сидела, ей строго-настрого запрещалось пропускать семейные посиделки, и дома позже девяти запрещалось показываться, и много чего другого ей запрещалось.
Сидишь — чувствуешь себя не в своей тарелке. Люди тебе неприятны, и ты людям неприятен. Так пару месяцев терпел я в надежде, что Леночка образумится и начнет ослушиваться родителей.
Напрасно.
Мы много времени проводили в городе. Кафе, кинотеатры, долгие пешие прогулки, поездки на велосипедах, и постельные дела наши шли крайне успешно.
Вы поймите, радость жизни была. Все это было.
Однако я знал: ей придется возвращаться. И от мысли этой становилось невыносимо тоскливо.
Она принадлежала не мне, но родителям. Поэтому я волочился следом за ней и так часто навещал ее дома.
Леночка говорила:
— Я тебя люблю.
— Спасибо, — отвечал я. — Любовь — это хорошее чувство, светлое.
Она обижалась.
— Ты не можешь сказать, что тоже любишь меня?
— Почему не могу?! — возмущался я. — Конечно, могу…
— Тогда скажи: «Я тебя люблю!»
— Хорошо-хорошо, — отвечал я. — Обязательно скажу.
И не говорил. Нет, я не любил ее и водил за нос, обманывал. То ли ее, то ли себя. Черт разберешь.
Что есть любовь? Не знаю. Что-то такое вымышленное, мифическое, из страны единорогов, большого тенниса и вегетарианства.
О любви речи быть не могло.
Леночку я воспринимал как друга.
Друга, с которым приятно проводить время, приятно читать вместе книги, смотреть футбол и ужастики, приятно гулять, приятно ее волосы тайком нюхать, когда она спит.
Приятно держать ее за пятки и за грудь.
Ноги ее любил, понимаете? Шею, подборок, задницу, соски — все это я любил в ней.
А ее не любил.
Что толку?
Возможно, это и к лучшему. Дружить с женщиной намного лучше, чем любить ее и сходить с ума, — так мне казалось раньше, потому что и до Леночки я никого не любил.
Есть люди, которые попросту не умеют любить. Ну хоть ты тресни. Как люди не умеют играть на пианино, кататься на коньках или шевелить ушами. Не умеют, и все тут.
Любовь из этой же области.
Книги, кино и люди нам врали. Мы врали самим себе. Любовь была создана в секретных лабораториях с целью заработать побольше денег на простом обывателе.
С целью отвлечь человека от более важных мыслей про одиночество, сумасшествие и вечность.
Любовь — это такой же ошейник, как пиво, футбол, дурацкое хобби, разведение далматинцев и так далее, и тому подобное.
Просто ошейник мне этот не подходил, и мы расстались.