— Ах, еще и мазила! С натуры хочешь? — окончательно разозлился Рони. — Вишенка! Не слушай ты его! Знаешь, уж лучше быть без торта и не есть что попало. Так, кажется, у кого-то из поэтов. Ты должна знать. Сама вон какие стихи пишешь!
— Уж лучше голодать, чем что попало есть; Быть лучше одному, чем с кем попало, — процитировал Цветков. — Это Омар Хайям.
— Вот! — чему-то обрадовался Рони. — Уж лучше одному… Короче, мы расстались, — тише добавил он. — Она оказалась полная дура! Меня же в армию забирают, уже на следующей неделе. Тата сказала, что ждать меня и не думала, два года слишком долго для нее, такой молодой и красивой.
И он вдруг бросился бегом от нас. Я смотрела вслед и глотала слезы. Новость ошеломила.
— Значит, ты — вишенка без торта, — заметил Цветков. — Меткое название! Вижу, тут целая драма. Извини, что оказался невольным свидетелем.
— Это вы извините, — тихо ответила я.
— Все пройдет, сама увидишь! — уверенно проговорил он. — А мне уже пора!
— Но вы не обманете? Придете на нашу встречу? — заволновалась я, глядя на него сквозь слезы.
— А как же! Обещал — значит, буду!
Цветков сделал пару шагов от меня, но потом остановился и повернулся.
— Слушай, а почему ты… ходишь со спинкой от старой кровати? — неожиданно спросил он.
Тут до меня дошла вся комичность ситуации, и я начала истерично смеяться. Он заулыбался, но ждал, пока мой нервный приступ пройдет. Отдышавшись, я рассказала о сборе металлолома. Цветков отчего-то поскучнел, словно ждал от такой неординарной девушки какой-нибудь интригующей истории. На этом мы и распрощались.
После ухода в армию моего любимого я терпела месяц. Но потом отправилась к Паше, взяла адрес воинской части и стала писать ежедневно. Я посылала свои стихи, рассказывала о школьных делах, о «Машинистах», предлагала совершать воображаемые прогулки по любимым местам нашего района, вклеивала фотографии предполагаемого маршрута. Рони ответил лишь через три месяца и первым делом пожелал мне забыть его раз и навсегда. Он писал о том, что даже не подозревал, какой я человек, что лишь по моим посланиям смог узнать всю глубину моей «прекрасной неземной души». Именно так он и выразился. И в конце добавил, что он самый обычный парень и меня недостоин. Но я упорствовала. И он начал отвечать. И вот когда ему осталось служить три месяца, пришло это самое письмо, которое я сейчас держала в руках. Помню тот шок, который я испытала, ведь это был лист тетрадки, на котором я увидела всего три слова: «Я люблю тебя», написанные крупно, неровно и поперек страницы.
Не могу понять, что тогда произошло со мной. Я смотрела и смотрела на это, такое долгожданное признание, а мое сердце словно покрывалось коркой льда. Всю ночь я пролежала без сна, а наутро точно знала, что не люблю Рони. Мое чувство куда-то улетучилось. Это было неприятно и уже не больно. И я не ответила на его послание. Приходили еще весточки от него, но я окончательно потеряла интерес ко всему, касающемуся этого парня. И как-то в порыве раздражения сгребла блокноты с черновиками, тетрадь с готовыми стихами, все его письма и фотографии в кучу и вынесла на помойку. Мы так и не увиделись после его демобилизации. Для меня этот парень будто бы никогда не существовал, а Рони, видимо, обидевшись на такое непонятное поведение, меня найти не пытался.
Встретились мы много лет спустя совершенно случайно. Я уже вышла замуж за лейтенанта, и он увез меня по месту службы в город Львов. Домой я приезжала ненадолго и обычно летом. И вот как-то шла по родному району и услышала откуда-то сбоку:
— Вишенка! Это ты?!
Давно меня так никто не называл. Я остановилась. Ко мне быстро шел из переулка парень. Я сразу его узнала, изменился он мало: все та же милая улыбка, мальчишеское обаяние и нереальное сходство с моим, по-прежнему любимым певцом Рафаэлем.
— Привет, Рони! — ответила я и пожала протянутую руку.
— Как живешь? — одновременно спросили мы и облегченно рассмеялись.
И начали наперебой рассказывать о событиях последних лет. Но когда выяснилось, что наши браки заключены не только в один и тот же год, но и в один день — 13 августа, что у нас родились дочки и тоже в один день — мало того, у них одинаковые имена, — то мы замолчали, судорожно сцепив руки и глядя в глаза друг другу. Рони побледнел, вдруг притянул меня к себе, крепко поцеловал в губы — это был наш первый и единственный поцелуй, — опустил голову и быстро ушел. Больше я его никогда не видела.
Что это было? Разве в реальной жизни возможны такие совпадения? Но у нас так случилось.
Неужели судьба дала нам понять, что мы были единственно возможными половинками, но упустили свой шанс? Ответа на этот вопрос у меня нет.
Максим Матковский