Моя первая любовь

Один польский фильм под названием «Новые амазонки», в главных ролях Ежи Штур, Ольгред Лукашевич, Барбара Лудвизанка и Божена Стрыйкувна, Саша смотрел семь раз подряд. Он мечтал, что у него, когда станет взрослым, появится такая девушка, как Божена Стрыйкувна, с длинными белыми волосами, бледной кожей и голубыми глазами. Он был согласен и на саму Божену, при условии, что она не будет слишком морщинистой.

Божена Стрыйкувна не давала ему покоя почти целый год. Ради нее он бегал по болотам, по притонам алкашей, по мусорникам, собирал пустые бутылки, баночки из-под майонеза, сдавал их, получал денежку и шел в кино. Там он поклялся, что, когда вырастет, а это будет лет в пятнадцать, поедет в Польшу и женится на прекрасной Божене. Ему почти двадцать, он не вырос, а, наоборот, уменьшился.

В двадцать лет Саша был не таким, как его ровесники. Они были взрослыми, а он был детским. Он не справлялся с ними: не вывозил их психически. На равных общался только с малолетками. На их уровне был почти вровень с ними. Его другу было пятнадцать лет, а выглядел на двадцать. Саша, наоборот, в двадцать — на пятнадцать. Вместе они ходили на дело.

Их дело нехитрое. Вот как оно начинается. Один приходит к другому и говорит:

— Давай сегодня кого-нибудь грабанем.

— Сегодня? — переспросит другой, стараясь не показаться трусом.

— Да.

— Давай.

И вот вечер. Двое в троллейбусе, оба с окраины, едут в центр города грабить богатых.

— Мне по хрену, кто попадется. Хоть мужик, хоть баба, — говорит первый.

— А по мне, так лучше мужик, — говорит второй.

— А мне пох. Я — зверь. Мне надо бабло.

Он называет себя зверем, чтобы набраться храбрости и отключить все человеческое.

— Главное, в глаза не смотреть, чтобы совесть не замучила. Бей с ноги или с руки сразу по морде. Забирай сумку и беги.

— Все-таки лучше мужика, — говорит второй. — Мужик, все-таки мужик.

— А ты бабу бил когда-нибудь?

— Нет. Я женщин не бью. Я сделан из другого теста.

— Зря. Это кайф. Один раз попробуешь, и все. Засосало.

Сидят они рядом. На обоих регланы с капюшонами и слаксы черного цвета. Первый грязнее и коренастей второго. Сразу видно, кто хулиган, а кто погулять вышел.

У первого внешность простая. Лысый череп. Горизонтальная складка делит лоб на две половины. Верхнюю и нижнюю. Он похож на уголовника, чем и гордится.

Второй посложнее, вернее посимпатичней. Морщин на лбу нет. Лицо народовольческое. Такие лица рисовали на советских плакатах красными и синими чернилами.

— Где выйдем? — спрашивает первый. — На базаре или дальше поедем?

— Давай до конца.

Первый много болтает, цедит слова сквозь зубы и постоянно морщит и без того узкий лоб.

Второй молчит. Скулы его напряглись, предчувствие мрачное.

Первый мечтает вслух:

— Если будем стопить по два-три в день, то в неделю человек шестнадцать окучим. Прикинь, сколько это лаве.

Первый задумался. Второй тоже задумался. Интересная тема. В жизни приятней всего думать о бабах и бабле.

Троллейбус остановился. Зашла симпатичная девушка. Пацаны дружно смотрят на нее и внутренне облизываются. Девушка заплатила кондуктору за проезд и села у окна. У нее пухлая попа, и вся она пухленькая, беленькая и пушистая. Свежая, как весенняя капель.

— Малолетка, — сказал первый.

Второй громко втянул носом воздух и закусил нижнюю губу.

— Надо будет пехаль прикупить, — сказал первый.

— Зачем? — тихо спросил второй.

— Мечта.

Первый мечтает дальше:

— Главное, первый капитал срубить, а потом раскрутимся. Всегда начинается с малого. Все великие люди начинали с малого, а потом вырастали. Все нас будут бояться. Банда в черных капюшонах. А надень капюшон.

— Что? — спросил второй.

— Капюшон надень. Круто будет.

Второй натянул на голову капюшон реглана и стал выглядеть зловеще.

— Банда в черных капюшонах терроризирует жителей города, — сказал первый.

Первый тоже натянул капюшон, и друзья стали одинаковыми.

Второй смотрит в окно. За окном тянется бесконечный индустриальный пейзаж, освещенный луной и тусклыми фонарями.

Первый смотрит вдоль прохода в кабину водителя. Там стоит жопастая кондукторша. Первый смотрит на ее зад. Кондукторша чувствует на своей заднице взгляд и топчется как лошадь. У нее очень чувствительный зад, ей льстит внимание молодых.

Троллейбус останавливается на остановках. Люди входят и выходят. Ребята сидят отдельно от всех, словно огорожены невидимым барьером. Никто не подходит к ним близко. Все из-за капюшонов. Возникают ассоциации с костюмами палачей и балахоном смерти.

Первый тихо говорит второму:

— Нас боятся.

Второй:

— Мы привлекаем внимание.

Первый:

— Пора выходить, а то запомнят.

Остановка. Двое покидают троллейбус.

Ребята засовывают руки в карманы и идут вдоль дороги. Нарочито вразвалочку, чтобы казаться бывалыми не по годам. Слева квадратные дома. В квадратных окнах горит электрический свет. Слышно, как обыватели соскребают со сковородок вчерашнюю лапшу на ужин. Некоторые окна горят голубым светом. Это значит, кто-то смотрит телевизор.

Первый говорит второму:

— Любишь вечерних окон негасимый свет?

— Ненавижу.