Моя любовь когда-нибудь очнется

– Профессор, мой ребенок… – Аманда громко заскрипела зубами. – …Он вот-вот родится.

Я машинально посмотрел на оголившуюся полусферу ее живота, положил на него ладонь и сразу почувствовал резкий мышечный спазм. Аманда застонала.

– Потерпите еще немного, Аманда, вы не можете…

Чуть выше нас, за багажником полицейской машины что-то шевельнулось, и я вскинул голову. Я думал, это Блу наконец проснулся, но это оказался Эймос. Он полз к нам, и его голова, все еще наполовину замотанная спортивной курткой, нелепо раскачивалась из стороны в сторону.

– Лезь вверх, на дорогу! – крикнул я ему. – Сейчас приедет «Скорая», нужно показать им…

– Не приедет… – чуть слышно прошептал Эймос. – Дорога обледенела. Они пошлют полноприводной вездеход, и он доберется сюда не быстрее чем за полчаса…

– Но Аманда рожает!

Уронив голову на снег, Эймос пытался отдышаться. Потом он снова шевельнулся и посмотрел на меня.

– Я знаю. Мы как раз были в церкви, когда у нее отошли воды. Я повез ее в больницу, но не рассчитал… слишком резко затормозил перед переездом. – Он покачал головой. – Придется принимать роды прямо здесь.

Крепко зажмурив глаза, Эймос глубоко вздохнул. Живот Аманды у меня под рукой неожиданно помягчел, и девушка пришла в себя, но ненадолго. Почти сразу ее глаза закатились, а голова бессильно свесилась на бок. Вся левая щека Аманды была в порезах: она распухла и сильно кровоточила.

Эймос тем временем собрался с силами и подполз к нам почти вплотную. Схватив меня за плечо, он с трудом поднялся на колени, так что мои глаза оказались в считаных дюймах от лица Эймоса. Крепко стискивая розовые от крови зубы, он проговорил отчетливо и раздельно:

– Ты должен принять у нее роды, Дилан. – Он сморщился от боли. – До конца последней четверти остались считаные минуты, и счет на табло пока ничейный. Сейчас все зависит от тебя. Не подведи, слышишь? Я не могу тебе помочь, но… я буду подсказывать, что делать.

С этими словами Эймос протянул руку в сторону Аманды и очень осторожно опустился на снег рядом с ней.

– Положи ее голову ко мне на грудь.

Я повиновался.

– Возьми в багажнике… шерстяное одеяло. Укутай как следует.

Я проковылял к машине и отыскал в багажнике одеяло. Затем снял с Аманды нижнее белье, основательно испачканное густой алой кровью, и, как мог, завернул ее в одеяло.

– Видишь ребенка? Головку?..

Я вооружился фонариком.

– Пока нет.

– Какой интервал между схватками?

– Не знаю. Около минуты. Самое большее – две.

Не успел я договорить, как живот Аманды снова окаменел. Она закряхтела, а ее безвольно вытянутые ноги согнулись, словно сведенные жестокой судорогой.

Эймос приоткрыл глаза.

– Еще одна схватка?

– Ага.

– А как теперь? Видишь головку?

Я снова направил луч света под одеяло.

– Что-то вижу, может, и голову. – Я перехватил фонарь поудобнее. – Да, кажется, макушка показалась.

– Отлично. – Эймос обхватил Аманду правой рукой и прижал к себе. Приблизив губы к са́мому ее уху, он проговорил негромко, но очень отчетливо:

– Аманда, детка, я знаю, что ты меня слышишь. Я понимаю, как тебе сейчас худо. Я понимаю, что у тебя все болит, но ты должна постараться. Ни я, ни Дилан не сможем сделать это за тебя, понимаешь?

Аманда никак не отреагировала, но Эймоса это не обескуражило.

– Вот и хорошо, ничего не говори, береги силы, – сказал он. – Когда будет особенно больно… тужься!

Живот Аманды снова превратился в камень, она застонала громче, заскребла ногами по снегу, и я увидел, что голова ребенка целиком выскользнула наружу.

– Головка вышла! – крикнул я Эймосу и осторожно взялся за эту голову руками, чувствуя, как мои пальцы скользят в чем-то теплом, густом и липком.

Холода я не чувствовал, хотя, возможно, ночной воздух действительно стал немного теплее. Луна, зашедшая было за небольшое облачко, снова светила вовсю. Ее лучи отражались от сверкающего снега, и вокруг стало намного светлее. Не как днем, конечно, но, чтобы увидеть кровь, фонарь мне не понадобился.

– Смотри, чтобы пуповина не захлестнула ему горло.

– Чего? На что смотреть?

– Никуда смотреть не надо. Просто проведи пальцем по шее ребенка. Если пуповина захлестнулась вокруг нее, ты сразу почувствуешь…

Сунув фонарик в зубы, я сделал, как он сказал: левой рукой я поддерживал головку ребенка, а правой пытался нащупать пуповину.

– Кашетса, нишего нет, – проговорил я, не вынимая фонарик изо рта.

– Отлично. Ну, Аманда, последнее усилие! Давай, детка! Давай!!!

Аманда снова захрипела, поднатужилась, и на свет показалось правое плечико ребенка.

– Эймос, одно плечо вышло.

Аманда тяжело, с хрипом дышала, перемежая вздохи протяжными стонами.

– Попробуй расширить проход для второго плеча. Не бойся, раздвинь его рукой… Если что, можешь потянуть на себя, только осторожнее. И не ребенка… Ну, ты знаешь, что я имею в виду.