Моя любовь когда-нибудь очнется

Я проснулся и попытался пошевелиться, но каждое движение отдавалось во всем теле сильной болью. У меня ныло и саднило буквально все – каждый мускул, каждая косточка, каждый порез и ссадина, которыми я был покрыт с ног до головы. К счастью, голова более или менее работала, так что я довольно скоро сообразил, где нахожусь. После вчерашнего происшествия я сам стал пациентом, и меня поместили в одну палату с Мэгги.

Мэгги лежала на соседней койке, молчаливая, неподвижная. Глядя на нее, я вдруг вспомнил, как Папа опустился на колени рядом с кроватью бабушки, когда та умерла. Его большие, грубые, покрытые мозолями руки нежно сжимали ее длинные, тонкие пальцы. Одна лямка Папиного рабочего комбинезона сползла с плеча, словно под тяжестью разбитого сердца. Сила и Нежность – так я назвал бы эту картину.

Я повернул голову, посмотрел на Мэгги и, закрыв глаза, прошептал:

– Господи, пожалуйста… Не забирай ее к себе. Не отнимай нас друг у друга!

– С Рождеством!.. – донеслось от двери в палату. С трудом открыв глаза, я увидел в дверях одетую во все белое сиделку и невольно подумал, что ждал не такого ответа. О том, что сегодня Рождество, я совершенно забыл.

– Как вы себя чувствуете?

– Отвратительно.

– Так и должно быть.

– Как там остальные?

– Ребенок в полном порядке. Помощник шерифа мистер Картер получил несколько серьезных ушибов и рассечений, но жить будет – он сам так сказал. Что касается мисс Ловетт, то она в реанимации.

– А она… она будет жить?

– Мы перелили ей шесть доз крови[56], но, если говорить откровенно, она до сих пор жива лишь благодаря тому, что́ сделали для нее вы с помощником шерифа.

С этими словами сиделка ушла, а я кое-как сел на койке. Мои ковбойские сапоги валялись рядом на полу, но после того как вчера вечером сиделки среза́ли их с меня хирургическими ножницами, надеть их было уже нельзя. Мэгги, я думаю, вид моих растерзанных сапог доставил бы огромное удовольствие.

Почесав в затылке, я отсоединил капельницу, потом снял с вешалки рядом со шкафом больничный халат и набросил на плечи. Мне все еще было холодно, поэтому я достал из шкафа еще одно одеяло и завернулся в него. Стоило мне, однако, сделать всего несколько шагов, как я понял, что мне необходимо сильное болеутоляющее, и срочно.

Согнувшись от боли чуть не пополам, я все же выбрался в коридор и доковылял до сестринского поста. Увидев меня, дежурная сестра вскочила с кресла и, обогнув стол, бросилась ко мне.

– Вернитесь немедленно в постель, сэр! Вам нельзя вставать! И кстати, куда подевалась ваша капельница?

Обхватив обеими руками, сестра попыталась увести меня обратно в палату, но я не поддался. Попрочнее упершись босыми ногами в пол, я прохрипел:

– Эймос Картер… Помощник шерифа Эймос Картер… Где он?

Сестра неуверенно показала в дальний конец коридора.

– Его палата там, но…

Я повернулся в указанном направлении.

– Давайте-ка мы с вами его навестим.

– Но он сейчас спит!

– Тогда придется его разбудить, этого лентяя.

В конце концов медсестра все же согласилась сопроводить меня в палату Эймоса. Несколько раз я спотыкался, и тогда она меня поддерживала. Второй дежурной сестре она велела позвать врача.

Когда я вошел, Эймос лежал на койке с такой же капельницей, как у меня. Я придвинул поближе металлический стул на роликах и сел. Медсестра, решив, что до прихода врача я никуда не денусь, оставила нас одних.

Палата Эймоса была освещена только тусклой флуоресцентной лампой под потолком. Кожу на его гладко выбритой голове покрывало несколько десятков хирургических швов, словно врачи решили сыграть на ней в «крестики-нолики».

– Эймос! – шепнул я. – Проснись, соня!

Его рот слегка приоткрылся.

– Здорово, дружище.

– Ты как?

– Как лошадь, на которой всю ночь скакали галопом.

– У тебя что-нибудь болит?

– В данный момент – ничего. – Он покосился на свою левую руку, из которой торчала игла капельницы. – Должно быть, благодаря вот этой штуке.

– Но ведь ты поправишься? – уточнил я.

– Даже если не поправлюсь, все равно сбегу. – Эймос ухмыльнулся, потом снова стал серьезным. – Дилан…

– Что?

– Вчера ты все сделал просто отлично. Лучше и быть не могло. – Он закашлялся и закрыл глаза. – Ты слышал, что́ я сказал?

Ответить я не успел – в палату, стуча каблуками, вошел врач, и я, отодвинув стул, поднялся ему навстречу.

– Немедленно вернитесь в палату, мистер Стайлз. Ваше состояние еще не…

– Аманда Ловетт, – перебил я.

– Что – Аманда Ловетт? – переспросил врач.

– Я хочу видеть Аманду Ловетт. Где она?

Врач так решительно сунул руку в карман халата, словно там был «кольт».

– Вы ведь все равно не будете меня слушать, верно?

– Буду, только сначала отведите меня к Аманде. – Я плотнее закутался в одеяло и просительно приподнял брови. – Всего на три минуты, больше мне не нужно!

– Вчера вечером, когда вас привезли, ваша температура равнялась всего восьмидесяти шести градусам![57] Вы хоть знаете, как близко вы были к тому, чтобы…

Я выпрямился, хотя это было довольно болезненно, и посмотрел ему прямо в глаза.

Врач ненадолго задумался.

– А после Аманды вы вернетесь в палату?

Я кивнул.

– Обещаете?

– Да.