Моя Чалдонка

— Да вот боятся! Засмеют — мол, что такое варежка против полушубка!

— Пусть приносят! — повторила Анна Никитична. — Я же говорю — глупости.

— Ну вот, а они свое: стыдно да стыдно. А чего стыдиться? Значит, можно? — не очень убежденно сказала Карякина. — Ну, пора мне, а то будет выговор от младшенького.

Карякина сделала шаг к двери, обернулась:

— Еще хотела вам что сказать: хорошие ребята в вашем классе. Уж я-то убедилась! Спасибо вам, сил на них немало кладете…

Не услышав ничего в ответ, она отворила дверь и тотчас же столкнулась с невысокой, коренастой девушкой.

— Здравствуйте, Любовь Васильевна!

— Здравствуй, почтальонша!

Это была Настенька-письмоносец. Огромная, набитая до отказа почтовая сумка висела у нее спереди. В обеих руках были свертки, перевязанные шпагатом, пакеты, круглые пачки бандеролей.

Карякина посмотрела на переполненную Настенькину сумку, подумала и воротилась вслед за девушкой в учительскую:

— Не уйти мне, однако, отсюда.

Настенька свалила пакеты и свертки на стол; сняв синие с ярко-зеленой каймой варежки, она старательно дула на исполосованные шпагатом красные пальцы.

— Прямо с почты. Еще в конторе не была и в продснабе. Еще надо на Первый стан, в Иванчиху.

Она перестала дуть на пальцы и занялась сумкой. Казалась непостижимой ловкость, с которой девушка разбиралась в ворохе газет, журналов, писем.

— Вот вам, Иващенко, письмецо.

Анна Никитична выхватила из рук Настеньки сложенное треугольником письмо, шире раскрыла печную дверцу, и в комнате стало светлей. Анна Никитична торопливо развернула письмо.

Карякина подошла поближе к столу. Из Настенькиной сумки выглядывали сложенные узкими полосками газетные листы, серые обложки журналов; за ними, в глубине, роились письма — толстые пачки белых, голубых, розовых конвертов.

Женщина немигающим взглядом осмотрела сумку. Неужели среди всех этих писем нет того, которое она выплакивает длинными зимними часами, того, которое согрело бы ей сердце и дало радость детям, прибавило бы сил и бодрости в суровой ее жизни?.. Не сразу заметила Настенька этот пристальный взгляд.

— Так, «Правда» — один экземпляр, «Известия» — два, «Забайкальский рабочий» — пять, «Спутник агитатора» — один. — Она испуганно взглянула на Карякину: — Ох, да что вы! Родионовой есть, Отмахову, а вам… Нету вам, ну право нету, — виновато повторила девушка.

Морщины резче обозначились на худощавом лице Карякиной, углы губ опустились.

— Не судьба мне сегодня. Что ж, хоть другим есть, и то хорошо! — Она посмотрела на Анну Никитичну своими глубокими глазами. — Вот, видать, к нашей учителке прилетела счастливая весточка. Вон как разулыбалась!

Анна Никитична оторвалась от письма. Не надевая туфель, в одних чулках, подошла она к Карякиной — близко-близко, почти вплотную:

— Вы понимаете, какая радость! Старики мои ко мне выехали! Ох, и пешком шли и в канавах отлеживались. Все же удалось выбраться и в поезд сесть. Сейчас где-то под Уралом… Хорошо бы узнать, когда поезд придет!

Подменили, что ли, Анну Никитичну? Она, стоя то на правой, то на левой ноге, проворно надевала туфли.

— Вона, сразу отогрелась! — Карякина засмеялась своим удивительно молодым смехом. — Теперь пусть мороз градусы набавляет — ништо вам!

— Ништо, ништо, Любовь Васильевна! — Учительница встряхнула длинными волосами. — Вот только новая забота: где устроить, чем накормить.

— Ничего, устроитесь. Не оставим без помощи.

Анна Никитична посмотрела с улыбкой на Карякину и слегка покраснела:

— Любовь Васильевна, а я… я хотела вам сказать: очень хорошо вы придумали насчет варежек. И знаете, как надо сделать: чтобы все, все школьники принесли и варежки и носки. Тогда и ваши поймут, что это нужно, что это не мелочь. Верно?

— Вот и хорошо, — с облегчением сказала Карякина. — Все же поняли меня! Ну, теперь пойду… Садик, должно, закрыли — как бы Валерик сам в путь-дорогу не отправился.

Учительница снова подошла к печке, собираясь перечитать письмо. Но на ее месте сидела Настенька и вертела в руках какой-то пакет.

— Вы еще здесь! — с удивлением сказала учительница. — А мне казалась, вы спешите.

— Еще одно письмо есть, — ответила девушка. — Вовсе непонятное, очень даже странное.

Настенька поднесла письмо ближе к свету.

Анна Никитична через Настенькино плечо взглянула на пакет: он лежал у девушки на ладони, невидный, цвета осеннего неба, с синей печатной маркой в правом углу, с синим гербом СССР слева, с вопросами «куда» и «кому» и точечными строчками после них, с отчеркнутыми жирной линейкой требовательными словами: «Адрес отправителя». Знакомый конверт мирного, довоенного образца.

— «Куда»: Прииск Чалдонка Читинской области, неполная средняя школа, — читала Анна Никитична. — «Кому»: Рядчиковой Антонине Дмитриевне. Что же вы сомневаетесь. От конвертов таких, конечно, мы отвыкли. А письмо… письмо, несомненно, от Алексея Яковлевича. Вот и не только одной мне сегодня счастье.