Моя Чалдонка

Замерзшие, затвердевшие пальцы привязывают к металлическим кольцам толстые мокрые канаты, а к их концам — камни.

Но, как ни прижимал Ерема Любушкин телогрейку к пробоине, а вода все-таки со свистом и хлюпаньем врывалась в трюм.

Нос понтона медленно опускался все ниже, все ниже, и вода заливала низкую палубу. Ноги скользили. Вот-вот драга уйдет на дно….

Чугунок спрыгнул через прорезь в ледяную воду:

— Подавайте!

Карякина и Володя с одного конца, Дима и Веня с другого сбросили канаты с каменным грузом.

Вода сбивала Сеню с ног, вода срывала брезент, но Сеня онемевшими руками упрямо прилаживал пластырь. А струей воды пластырь все не присасывало к пробоине.

Навалившись на брезент всем телом, прижав его к пробоине и руками и ногами, Чугунок наконец крикнул:

— Затягивайте!

Мальчики и Карякина живо прикрутили веревки — к столбам мачты, к перилам откидного мостика. Пластырь стал на место. Доступ в трюм воде был прегражден.

Когда дядя Яша во главе ремонтной бригады — с досками, просмоленной кошмой, инструментами — прибыл на драгу, понтон уже выпрямился. Аварийные насосы выкачивали из трюма последнюю воду. Завизжали пилы, застучали топоры, запахло горячей смолой.

Дядя Яша поднялся наверх, в драгерку. Тут у раскаленной железной печи сушили одежду Карякина, Чугунок и мальчики.

— Любовь Васильевна, — сказал Яков Лукьянович, — молодчина вы, Любовь Васильевна! Спасли драгу. И ты, Чугунок, показал себя. А вы, ребята… — Он подошел к Диме, посмотрел на повязку, сквозь которую проступали красные пятна: — Вот, брат, все как на фронте! Выходит, когда сердце-то готово к подвигу, подвиг рядом…

И он глубоко-глубоко, до самой души, заглянул в блестевшие под большим, надвинутым лбом упрямые Димины глаза.

33

На восьмое ноября Тамара Бобылкова пригласила к себе Римму Журину, Володю Сухоребрия и Машу Хлудневу. Аграфена Самсоновна испекла сладкий пирог с цукатам. Конечно, пирог поплоше, чем в прошлые годы: из серой пайковой муки. И все же пирог получился вкусный, с поджаристой корочкой. Умела Аграфена Самсоновна печенюшки печь! Но пришла одна только Маша, и то с опозданием.

— Тома, — спросила мать, ставя на круглый обеденный стол блюдо с пирогом, — хорошо ли ты приглашала?

— По два раза говорила, — пожала плечиками Тамара. — Маша, ты ведь слышала?

— Конечно, только я думаю, что не придут.

— Вот как! Почему же?

— Ну просто, как тебе сказать… — Маша замялась. — Ты же знаешь… Устали после вчерашнего, отдыхают.

— Да, — покачала головой Аграфена Самсоновна, — говорят, если бы не школьники, утонула бы драга.

— Факт! Ужасная трагедия! — живо подхватила Маша. — На прииске — я проходила и слышала — все только и говорят о драге.

— Говорят, Володя смелее всех был! — живо сказали Тамара. — Он чуть не утонул… А вообще, — вдруг рассердилась она, — уже и загордились сразу. Герои!

— Нехорошо, Тома, — вмешалась мать, — это же твои товарищи!

— Не-хо-ро-шо! Не-хо-ро-шо! — пропела Тамара. — Лучше-ка, мамочка, давай пирог!

Аграфена Самсоновна вздохнула, отрезала девочкам по куску пирога, налила сладкого чаю.

— Ну и пусть не приходят! Правда, Маша? — сказала Тамара. — Мы и сами можем пирог съесть. Ты ешь, Маша, ешь — я тебе еще отрежу.

Маша Хлуднева всегда все нахваливала, все ей у Тамары нравилось: «Как красиво у вас!» «Какая ты, Тамара, нарядная!» «Как твоя мама вкусно готовит!» Тамара и Аграфена Самсоновна привыкли к Машиным похвалам, но сегодня она вяло и скучно съела пирог и сказала только: «Спасибо». Это не устраивало Тамару.

— Вкусный пирог? — спросила она.

— Да, — ответила Маша и не добавила: «Ужасно вкусный».

После чая подруги стали собираться в клуб. Тамара вырядилась в новое темно-синее платьице с алой оторочкой у ворота; долго в прилежно повязывала новенький ярко-красный пионерский галстук.

— Вот видишь, хорошо я сделала прошлой весной, — расхваливала себя Аграфена Самсоновна, любуясь Тамариным платьем: — и крепдешину, и жоржету, и бархату накупила. Деньги уходят — вещи остаются.

Тамара вертелась перед зеркалом и не могла наглядеться на себя.

— Красивое платье?

Тамара ожидала, что Маша сложит ладошки и скажет: «Ох, какое бравенькое!» Но Маша серым голосом ответила:

— Хорошее платье, новое.

«Новое. Только-то! Расстроилась, что никто не пришел. Ну и пусть их! Была бы честь предложена!» Тамара участливо спросила:

— Что с тобой. Маша? Не заболела?

Маша встрепенулась:

— Нет, я здорова. Только… Тома, может, не пойдем в кино? Лучше твой альбом посмотрим. Или в фантики поиграем.

Она знала, что Тамара очень дорожит своим альбомом со стихами, переводными картинками и засушенными цветочками. А в фантики играть Тамара была великой мастерицей.

— Здравствуйте! Почему это я не должна идти в кино?

— Мы, наверное, опоздали… — робко сказала Маша.

— Тома, — вмешалась Аграфена Самсоновна, — и вправду, не ходи. Занялась бы историей. Ведь у тебя…

— Мамочка, должна же я отдохнуть! Все-таки праздник. И не будут же сразу после праздников спрашивать!

Тамара сердито посмотрела на Машу и повелительно сказала:

— Идем!

Они в самом деле опоздали. Уже погасили свет, и девочки в темноте пробрались на свои места.