Мой суженый, мой ряженый

— Привет, кот! — поздоровался с ним Санек. — Сто лет тебя не видел.

Тот махнул пушистым хвостом.

— Мя-яу!

Женя разделась и понесла продукты в кухню.

— Женюся! Ты не одна? — донесся из комнаты голос Ольги Арнольдовны.

— Нет. Выйди, посмотри, кто к нам пришел.

Послышались шаги. Мать предстала на пороге, изумленно и радостно глядя на Санька.

— Я думала, это… — она не договорила. На лице ее мелькнуло выражение неловкости.

— Здравствуйте, Ольга Арнольдовна, — поспешно произнес Санек. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, неплохо. Если честно, очень по тебе соскучилась.

— И я по вам.

— Ну, если так, идем чай пить.

Они сидели и пили чай, как много месяцев назад. Ольга Арнольдовна и Санек непринужденно болтали. Женя больше молчала. Иногда она ловила на себе косые взгляды матери — та уже смекнула, что что-то случилось, в глазах ее читалось любопытство. «Придется обо всем ей рассказать, — устало подумала Женя. — И она начнет говорить, что всегда знала, что все кончится именно так».

Санек самоотверженно поддерживал беседу, ни на секунду не закрывая рта. Так они просидели до десяти.

— Кажется, мне пора, — проговорил Санек, взглянув на часы.

— Куда ты? — засуетилась Ольга Арнольдовна. — Посиди еще.

— Поздно уже. Вам нужно отдыхать. И Жене тоже. Она устала.

— Что ж, очень благодарна тебе за визит. И торт чудесный.

— Рад стараться для вас. — Он встал из-за стола и направился в прихожую.

— Одну минутку, — остановила его Женя.

Он, будто ждал этих ее слов. Сразу остановился, обернулся к ней. Лицо его выразило тревогу и — одновременно — надежду.

— Давай зайдем ко мне. — Она взяла его за руку и провела к себе в комнату.

Они стояли и смотрели друг на друга, пристально и испытующе.

— Жень, — наконец тихо окликнул Санек.

— Что, Саня?

— Ты самая лучшая. Я… я на все для тебя готов.

— Я знаю. Спасибо тебе за это. Если хочешь… останься.

Он покачал головой.

— Хочу. Но не сейчас. Не сегодня. Мне надо, чтобы ты все как следует обдумала.

— Что обдумала?

— Женя, ты же понимаешь. Ты сейчас, как бы это выразиться, слегка… не в себе. Тобой руководят эмоции, а не рассудок. Может быть, завтра ты начнешь жалеть о том, что сделала сгоряча.

— Я ни о чем не буду жалеть.

— Верю. — Санек улыбнулся. Наклонился и поцеловал ее. — Спокойной ночи. Я позвоню завтра, вечером. Я люблю тебя, Женечка. Очень люблю. Чакина — паразитка, но я благодарен ей за то, что она привела тебя к нам. — Он повернулся и пошел в прихожую.

Женя проводила его до порога, захлопнула дверь. Хотела идти обратно в комнату и наткнулась на мать. Та смотрела на нее вопросительно.

— Что все это означает?

— Ничего, — спокойным голосом проговорила Женя. — Саша волновался за твое здоровье, вот, решил навестить.

— Это очень трогательно. — Ольга Арнольдовна скептически поджала губы. — Но мне почему-то показалось, что дело не только в этом.

— А в чем еще? — устало спросила Женя.

— Женюся, не стоит пудрить мне мозги. Скажи честно, ты решила сделать перестановку на личном фронте? Так?

Женя молчала, затравленно глядя на мать.

— Что случилось? — тон Ольги Арнольдовны из язвительного стал серьезным и участливым. — Ты окончательно потеряла надежду?

— Да.

— Все так плохо?

— Хуже некуда.

— Что ж такого Карцев выкинул на этот раз? Ведь не изменил же тебе?

— Вот именно. — Женя боком протиснулась мимо матери и скрылась в комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

Она ожидала, что та сейчас же войдет следом и начнет опять подробно и настойчиво обо всем расспрашивать, но Ольга Арнольдовна не появлялась.

Женя разобрала диван, постелила постель и в задумчивости присела на ее край. Ей казалось, будто ее оглушили сокрушительным ударом в челюсть, и она пребывает в полнейшей прострации. Женька, Женька! Как он мог так поступить? Как мог? После всего того, что было — нет, в это поверить невозможно!

Женя уткнулась лицом в подушку, но глаза по-прежнему оставались сухими. Сердце разрывалось от тоски и отчаяния. Как ей забыть его? Как? Кто бы подсказал.

Она вдруг подумала, что именно так, возможно, сошла с ума Зинаида. Не стало рядом того, кто был ей дороже всего, и жизнь потеряла смысл, превратилась в ад. Вместо слез внутри пылал уничтожающий огонь, не оставляя ничего разумного, милосердного, человеческого. Опаленный этим огнем уже никогда не сможет побороть в себе жестокости.

Женька жестокий. Он знает, как она мучается и ни капельки не жалеет ее. Он жалеет лишь себя. Что ж, наверное, он имеет на это право. И вообще, он имеет право жить так, как ему хочется: целоваться с Любкой, спать с ней, ненавидеть, кого угодно, презирать всех и вся. И не вспоминать о влюбленной в него наивной дурочке.

Дверь тихо скрипнула. «Мама», — безразлично подумала Женя. Но это оказался Ксенофонт. Он пересек комнату и мягко вспрыгнул ей на ноги. Женя ма секунду оторвала лицо от подушки и тут же снова упала навзничь. «Не могу, не могу!» — Она старалась избавиться от адского пламени, терзающего ее изнутри, изо всех сил старалась заплакать. Хоть каплю слез, хоть малую толику — лишь бы смягчить эту невыносимую, жгучую боль, утолить бессильную ярость, остудить гнев.