Мой Щенок

Надежды рухнули, когда один из падальщиков сообщил ему, что Леди наблюдает. Через камеру. На экране. Отстраненно. Выходит, он попросту потерял всяческое значение для нее. Никто. Досадная помеха. Мертвый груз. Один из десятков убитых ею вампиров. Для нее — первой, кто смог вновь увидеть в нем человека. Вин ощутил, как его медленно поглощает небытие. Падальщики говорили ему что-то еще, но он ничего не осознавал. Вокруг была ватная тишина и пустота. До тех пор, пока не распахнулась дверь, впуская Леди. Рухнув на колени от болезненного толчка в спину, он осмелился незаметно посмотреть на ее лицо.

Вин предполагал, что никогда не сможет забыть выражение ее глаз. В самых тяжелых кошмарах, после которых он долго приходил в себя, задыхаясь и пытаясь унять бешено колотящееся сердце, ученик видел не падальщиков. А этот взгляд. В помутневших, полупьяных зеленых глазах скопилась убийственная ненависть. Животная жажда крови. Желание насладиться чужой болью. Ирвина поглотили одновременно жар и холод: огонь охватывал кожу, а лед затапливал внутренности. Леди была не в состоянии сфокусировать взгляд, и он метался по комнате, выбирая жертву для своей ненависти. И к лучшему: казалось, если глаза наставницы замрут, остановившись на ученике, того в очередной раз вывернет наизнанку. Ирвин задохнулся от ужаса, понимая, сколь острой и всеобъемлющей должна быть злоба наемницы. Пощада? Милосердие? О них не могло быть и речи. Более того, такую Леди он не осмелился бы просить. Челюсти наемницы сжались так, что натянувшаяся кожа резкими чертами обрисовала скулы и подбородок. Пальцы стиснули рукоять меча, словно хотели переломить металл пополам. Ровное, медленное и глубокое дыхание создавало вызывающий дрожь диссонанс. И голос Леди звучал незнакомо. Острый, как спица, звонкий и физически ощутимый, он ввинчивал каждое произнесенное ею слово в сознание.

Ирвин боялся застонать. Боялся громко дышать. Боялся встретиться с ней глазами. Привлечь к себе внимание мастера неосторожным движением или словом. Тело разрывалось от нестерпимой боли. Час сидения на стуле дался ему ценой почти всех оставшихся ресурсов. Но то, что творилось с душой Вина, было стократ хуже.

Разговор с Себастианом немного снизил накал ситуации, но не умерил страха перед наставницей. Тем более что Ирвин осознал, что она-то, как раз, справилась. Справилась с высшим. Слова, произнесенные мастером в ходе этой беседы, зародили в душе дампира отзвук надежды. Слабой, едва тлеющей надежды на то, что самое страшное осталось позади. Но, стоило в комнату войти Тони, Вин почувствовал, как мертвенный холод прокатился по позвоночнику до копчика, обжигая ужасом осознания: выполнив все, что требовалось наставнице, провинившийся щенок должен вновь вернуться к падальщикам. Он бы закричал, но не смог. Связки подвели.

Но Леди вновь преподнесла ему сюрприз, окончательно лишив окружающий мир всякой логики. Ирвин не понимал, чем обусловлена ее забота. Где кроется подвох. Что ждет его теперь, и почему мастер отказывает ему в смерти. Уверенный, что наказание будет продолжено, Вин не сразу поверил, что возвращается в логово. В свою комнату. Две недели назад он многое отдал бы за то, чтобы ощущать прикосновения рук Леди к своему телу. Пусть даже в виде оказания медицинской помощи. Теперь же каждое ее касание, бережное, осторожное, рождало волну тошнотворного ужаса. Тело болело все, целиком. А память неизменно подсказывала, что прикосновение повлечет за собой страдание.

Следующие два дня он практически не запомнил, впав в глубокое оцепенение. Постепенно Ирвин поверил, что Леди, действительно, сочла наказание достаточным. Тем не менее, жить дампиру не хотелось. Он не видел смысла. Теперь, когда он перестал что-либо значить в мире наемницы, у него не осталось никаких причин влачить бренное существование. Возвращаться к вампирам? Нет, так жить он уже не смог бы. А среди людей, похоже, места для него не осталось. Плавая в состоянии безвременья и полузабытья, Ирвин даже позволил себе расслабиться. И, судя по всему, едва не совершил очередную фатальную ошибку.