Мой Щенок

…Поначалу его охватила ярость, заменившая собой страх. Когда Леди, передав его падальщикам, развернулась и вышла, демонстрируя полное пренебрежение к его судьбе, пламя отчаянной ярости затопило его сознание. Ирвин понимал, что виноват перед мастером. Виноват бесконечно: он не только подставил под удар ее саму и ее друзей, но и разрушил тот мир, что она строила долгое время. Разрушил ее жизнь. Вин не собирался спорить с тем, что заслуживает смерти, но полагал, что может рассчитывать хотя бы на личное участие наставницы. Он без единого слова лег бы под ее меч, пожелай она забрать его жизнь. Не сопротивляясь, выдержал бы все, что Леди вздумалось бы с ним сделать. Но от нее самой. Ее руками. И счел бы это своеобразным прощением.

Хотя, стоило заглянуть в себя немного глубже, становилось очевидно, что основанием для подобной бравады служила инстинктивная уверенность в том, что Леди его смерть не нужна. До последнего момента Вин был уверен, что мастер его простила. Или готова простить вот-вот. Лежа в подвале, он даже прокручивал в голове предстоящий разговор с Санькой. Черт подери, он представлял, как вновь появится в «Тыкве»! Наворотивший дел, получивший справедливое воздаяние, но не сломленный… идиот. Сидя в машине, со скованными руками, Вин впервые ощутил настоящее беспокойство, начиная подозревать, что ошибся в своих предположениях. Но именно уход наставницы окончательно выбил почву из-под ног.

Разозлившись на Леди, Вин какое-то время держался на своей ярости. А потом ему пришла в голову другая мысль. Падальщики знали свою работу. Дампиру не потребовалось много времени, чтобы это оценить. Он быстро понял, что бесконечно терпеть боль молча не сможет. К тому же, судя по всему, исполнители были хорошо осведомлены об особенностях организма вампиров. И в их арсенале имелись средства, способные усилить восприятие менее чувствительных, чем люди, существ. Возможно, Леди решила уйти не только из равнодушия. Возможно, ей было бы противно наблюдать, как ее ученик теряет выдержку. Вин ощутил детское желание доказать, что уж ему-то достанет сил сохранить хладнокровие и с достоинством перенести уготованные ему испытания. Эта мысль дала ему возможность продержаться еще немного.

Время шло. Боль нарастала. Вин не мог вспомнить каких-либо подробностей, память милостиво стирала их, затуманивала рассудок. Лишь стойкий, дурманящий запах собственной крови, вспышки боли, то резкие, как удар током, то нараставшие постепенно. Лишь противный, кисло-металлический привкус во рту. Ирвина несколько раз вырвало, и горло саднило, изнывая от мучительной жажды. Пить ему не позволяли. Но собственной крови он нахлебался сполна, и ее яркий вкус смешивался с гадким привкусом, оставшимся на губах.

Удары перемежались порезами и ожогами. Серебро на него действовало мало, не обжигая так, как обожгло бы любого из собратьев по виду. Но лезвия были обработаны каким-то раствором, с тонким запахом полевой травы, и от него по коже разливался жуткий саднящий зуд, обостряя чувствительность. Болезненным становилось даже легкое прикосновение. О молчаливой стойкости речи давно уже не шло. Вин кричал, умолял, неоднократно просил убить его, слабо отдавая себе отчет в окружающей действительности. Он не понимал, сколько здесь находится. Время стерлось, растеряв реальность и объем. Теперь оно служило лишь для того, чтобы отмерять длительность боли.

Самое ужасное заключалось в том, что Вин не представлял себе цели происходящего. Такое знание дало бы ему иллюзию контроля: если пыткой стремятся добыть информацию или склонить к нужным действиям, то можно надеяться остановить истязание, выполнив требуемое. У Ирвина же такой надежды не было. Он старался не думать о том, что Леди могла отдать приказ пытать до смерти, потому что для него, значительно более крепкого, чем человек, такой расклад означал бы несколько суток непрекращающейся боли. Да и за что?.. Он упорно отказывался верить в то, что мастер сочла, что его проступок заслуживает столь жестокой расплаты.

Некоторое время спустя вампир осознал, что просить о пощаде мучителей совершенно бессмысленно: они были исполнителями, отрабатывающими контракт. Решение могла принять только его наставница. Вин пришел к выводу, что она ушла, чтобы не позволить себе остановить наказание раньше времени. Он не верил, что наемница сможет равнодушно наблюдать, не испытывая хоть тени сочувствия. Тем более, получать удовольствие от истязания. Несомненно, будь мастер здесь, она откликнулась бы на его мольбу. И согласилась бы если не прекратить пытку, то хотя бы даровать бывшему ученику уже желанную смерть.