Мои седые кудри

Какой был Куцык, такой и остался — худой, длиннющий, под самый потолок. Только вместо старой рваной шубы теперь на нем поношенная шинель, сменил он и свои арчита на солдатские сапоги, а облысевшую барашковую шапку заменил коричневой каракулевой.

— Опоздал ты, Куцык. Часом раньше тебе надо было прийти! — сказала я.

— Назирка? — уставился он на меня. — Вот чертовка! Обошла, значит?

— А ты, Куцык, не горюй, — остановилась перед ним моя мать, хвастаясь своим новым платьем. — Добрая весть всегда новостью будет… Ты лучше растолкуй, что это за штука такая — орден? Будет покрасивее моего платья?

— Вот дура баба! — вскинул руки Куцык. — Разве может платье, хоть обзолоти его, сравниться с боевым орденом? А орден у вашего Аппе настоящий, какой на груди у самого Буденного… А теперь засыпь зерна на солод, заквашивай муку на араку, красного бычка тоже не грех подкормить!

Мать поставила на стол глиняный кувшин, нарезала сыр, разломала чурек. Куцык налил себе полный рог. Оглядел нас с матерью и произнес:

— Аппе я знаю давно… Никогда не забуду, как он примчался на кукурузное поле Дженалдыко. Ах, какой он хабар принес тогда! Землю — крестьянам! Мир — народам!.. Тысячи рогов осушить можно… И не захмелеешь…

— Не вся еще земля крестьянской стала, — заметила я ему.

Куцык покосился на меня, глаза у него округлились.

— Это как же понимать? Разве земля не нам принадлежит? Врагов своих разве не побороли? За что же тогда Аппе дали боевую награду? Или вы, сиротки, во времена Дженалдыко могли такой дом иметь, как сейчас? Или во дворе у вас лошадь, корова, амбар с хлебом тоже тогда были?.. Могла ты при Дженалдыко в городе учиться? То-то и оно, что мы хозяевами стали… Ну, дай бог Аппе долгой счастливой жизни! — И Куцык залпом осушил рог.

— И все равно не все колеса у нашей арбы в правильную сторону катятся, — заметила я. — В селе нашем…

Куцык покосился на меня, нахмурив брови. И не поняла я, почему он так сердито посмотрел на меня. Может, я не соблюла обычай и позволила лишнее в разговоре со старшим?

— Гурион, я хочу выпить за здоровье твоих младших…

Осушив второй рог и понюхав сыр, Куцык повернулся ко мне:

— Куда в нашем селе катится арба — это мы знаем. Под откос не свалится!

— А арба растолстевших Моргоевых и Цахиловых ни на кого еще не наехала? Никого еще не придавила? — спросил я.

— Рассуждаешь ты, как наш Дзыбын… Все-то ему кажется, что кулак за вожжи ухватился и свою арбу поперек нашей дороги ставит. Вот я живу рядом с Алимурзой, родичем вашим, и скажу вам…

— Что Алимурза уже крылышки ангельские отрастил? — не удержалась я.

— Кто работает, тот и имеет… А кто ленится, тот пусть на себя пеняет! Правильно я говорю, Гурион?

— Вроде бы правильно, Куцык, только не вся правда тут…

— А разве плохой человек будет своим богатством делиться? — вдруг стал он защищать Алимурзу. — Сделал же ваш дядя батрака Федю полным хозяином. И сыновья на государство работают. Кто больше всех продал зерна кооперативу? Опять же Алимурза! Или, по-вашему, вдова Дзестелон вагоны зерном наполнила?

— Да, бедная вдова Дзестелон и одну арбу мешками не заполнит, — согласилась я.

— То-то же! — ободрился Куцык. — Вот и я говорю: рассуждаешь ты, как Дзыбын. Велика ли радость в том, что ты Алимурзу, трудового человека, назовешь кулаком? Да у него еще старые арчита хранятся на чердаке! Когда это он успел стать кулаком? Нет у него собственных мельниц, как у беслановских Гутиевых!.. Да знаешь ли ты, что такое кулак? Это буржуй!

— Выходит, что тот, у кого два магазина и кто в городе сдает внаем два дома за дорогую плату, да еще держит семь батраков, — это уже и не буржуй? — спросила я.

— Совсем сдурела, девка! Умом в городе свихнулась. — Куцык встал. — Какие еще там магазины и батраки у Алимурзы?.. Ну, спасибо за угощение, Гурион!.. Желаю, чтобы у вас всегда был богатый стол!.. Клянусь святым Хетагом, Гурион, село наше живет неплохо и пусть дальше богатеет…

Куцык ушел. Этот наш председатель сельсовета, бывший безземельный человек. Будто шоры надел, ничего по сторонам не видит… Куда его такого понесет жизнь?..

Только ушел Куцык, как появился Аппе. И вместе с ним сын Алимурзы Тох, который в чем-то горячо убеждал Аппе.

— Только вы можете его вразумить, — наскоро поздоровавшись, продолжал Тох, — сдурел совсем…

— Это как сказать, — неопределенно заметил Аппе.

Мой двоюродный брат стер со лба холодный пот.

— А чего тут понимать… На жизнь свою нам жаловаться нужды нет. Это верно. Неплохие у нас дела! И деньги в банке водятся… Но стряслась беда с отцом…

Я удивилась, не поняла Тоха и спросила:

— Что же стряслось с таким богатырем?

— И не говори, потерял всякий разум… Всех работников прогнал. Только одного Федю сделал названым братом… Раздельный акт с ним составил, по которому теперь четвертая часть нашего имущества принадлежит этому батраку…

Мы с Аппе переглянулись: получилось так, будто Алимурза подслушал наши разговоры в обкоме, начал заметать свои кулацкие следы. Почуял волк, что его обкладывать собираются, — спасенья ищет. А волчонку кажется, что родитель рехнулся.