Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Великодушнейший человек! простите меня, если я так долго не мог выразить вам восторга моего и моей благодарности; но я не могу…. нет, не могу!.. по крайней мере до тех пор, пока ваши виды остаются еще в такой неизвестности не могу воспользоваться вашим беспредельным великодушием. Ваше редкое поведение может только удвоить мою скромность: если вам возвратят все ваши обширные владения (и, конечно, возвратят, – я твердо надеюсь на это и убежден в том), тогда вы, конечно, стали бы стараться составить своей дочери гораздо лучшую партию. Еслиб надежды ваши не осуществились – о, это совсем другое дело! Но даже и тогда – какое положение в обществе, какое богатство мог бы я предложить вашей дочери, – положение и богатство, которые были бы вполне достойны её?

– Вы хорошего происхождения; а все джентльмены равны. Вы еще молоды, прекрасно образованы, имеете талант, обширные и сильные связи; а это в своем роде богатство в вашем счастливом отечестве. Короче сказать, если вы намерены жениться по любви, я не стану вам препятствовать, – напротив того, останусь как нельзя более доволен; если же нет, скажите мне откровенно. Что касается возвращения моих имений, едва ли могу рассчитывать на это, пока живет мой враг. Даже и в этом случае есть одно обстоятельство, известное одному только мне (прибавил Риккабокка с странной улыбкой, которая показалась Рандалю необыкновенно лукавой и злобной), – обстоятельство; которое легко может устранить все препятствия. Но между тем не считайте меня безумно великодушным – не цените низко удовольствия, которое я должен испытывать, зная, что Виоланта находится вне всякой опасности от низких умыслов Пешьера, – вне всякой опасности и на всю свою жизнь под защитою мужа. Я скажу вам одну итальянскую пословицу; она заключает в себе истину, полную мудрости и ужаса:

«Hai cinquanta Amici?non basta.– Hai un Nemico? è troppo» (*)

(*) Имеешь ты пятьдесят друзей? этого мало. – Имеешь ты одного врага? этого слишком много.

– Какое же это обстоятельство? спросил Рандаль, не обращая внимания на заключение слов Риккабокка и вовсе не слушая пословицы, которую ученик Макиавелли произнес самым выразительным и трагическим тоном. – Какое же это обстоятельство? Мой добрый друг, говорите яснее. Что у вас случилось?

Риккабокка молчал.

– Неужели это обстоятельство и заставляет вас выдать дочь свою за меня?

Риккабокка утвердительно кивнул голой и тихо засмеялся.

«Это хохот демона! – подумал Рандаль. – Обстоятельство это такое, по которому она не должна, не заслуживает выйти замуж. Он изменяет самому себе. Это всегда бывает с хитрецами.»

– Простите меня, если я не отвечаю на ваш вопрос, сказал наконец итальянец. Впоследствии вы все узнаете; но в настоящее время это семейная тайна. А теперь я должен обратиться к другому и более тревожному предмету нашей откровенной беседы.

При этом лицо Риккабокка изменилось и приняло выражение исступленного гнева, смешанного со страхом.

– Нужно вам сказать, продолжал он, понизив голос: – Джакомо недавно заметил незнакомого человека, который бродит около нашего дома и заглядывает в окна. Он нисколько не сомневается, да и я в свою очередь, что это какой нибудь шпион, подосланный Пешьерой.

– Не может быть! каким образом он мог узнать об этом доме?

– Не знаю; но кому другому есть дело до нашего дома? Незнакомец держался в некотором отдалении, так что Джакомо не мог рассмотреть его лица.

– Вероятно, это какой нибудь праздношатающийся…. Так в этом и заключаются все ваши опасения?

– Нет: старуху, которая служит нам, спрашивали в лавке, не итальянцы ли мы.

– И она отвечала?

– Нет, – но сказала, что мы держим иностранного лакея, Джакомо.

– Вот на это мне следует обратить внимание. Поверьте, что если Пешьера открыл ваше убежище, я узнаю об этом. Мало того я потороплюсь оставить вас, чтобы начать осведомления.

– Не смею удерживать вас. Но могу ли я надеяться, что вы в одинаковой степени разделяете с нами наши опасения?

– О, конечно; но…. но ваша дочь! могу ли я подумать, что такое прекрасное, несравненное создание утвердит надежду, которую вы подаете мне?

– Дочь итальянца свыклась уже с мыслью, что отец её имеет полное право располагать её рукой.

– Но сердцем?

– Cospetto! сказал итальянец, не отступая от своих строптивых понятий о прекрасном поле: – сердце девушки похоже на обитель: чем святее эта обитель, тем доступнее вход в нее.

Едва только Рандаль вышел из дому Риккабокка, как мистрисс Риккабокка., с таким тревожным беспокойством размышлявшая о всем, что касалось Виоланты, присоединилась к мужу.

– Мне очень нравится этот молодой человек, сказал мудрец: – очень нравится. Благодаря моим сведениям о человеческой натуре, я нашел его точь-в-точь таким, каким ожидал найти. Как любовь обыкновенно идет рука об руку с юностью, так скромность бывает безотлучной спутницей таланта. Он молод, ergo он любит; он имеет талант, ergo он скромен, – скромен и умен.

– И ты полагаешь, что его любовь нисколько не возбуждается его интересами?