Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Да, сказал Рандаль: – нет никакого сомнения, что это относится до Беатриче; но ведь я уже сказал тебе, что твоя мать ни во что не станет вмешиваться: это вмешательство легко бы ослабило её влияние на сквайра. Кроме того, ей не совсем бы хотелось, чтоб ты женился на чужеземке… я повторяю её собственные слова; но если ты женишься, тогда ей нечего будет и говорить. Кстати, в каком положении твои дела с маркизой? Соглашается ли она принять твое предложение?

– Не совсем, Впрочем, надобно сказать, я еще не делал ей формального предложения. её обращение, хотя оно и сделалось гораздо мягче против прежнего… но все еще я как-то нерешителен; да к тому же, прежде, чем я сделаю решительное предложение, мне непременно нужно побывать дома и переговорить об этом, по крайней мере, с маменькой.

– Как знаешь, так и делай, но, ради Бога, не делай ничего необдуманно. Вот и место моего служения. Прощай, Франк! до свидания. Не забудь же, что во всех твоих сношениях с бароном Леви я совсем сторона.

Глава LXXXVIII

Вечером Рандаль быстро мчался по дороге в Норвуд. Приезд Гарлея и разговор между этим нобльменом и Рандалем подстрекали последнего узнать как можно скорее о том, знал ли Риккабокка о возвращении л'Эстренджа в Англию, и если знал, то надеялся ли увидеться с ним. Он чувствовал, что, в случае, еслиб лорд л'Эстрендж узнал, что Риккабокка поступал в своих действиях по совету Рандаля, он узнал бы в то же время, что Рандаль говорил с ним притворно; с другой стороны, Риккабокка, поставленный под дружеское покровительство лорда л'Эстренджа, не стал бы долее нуждаться в защите Рандаля Лесли против преступных замыслов Пешьера. Читателю, не сделавшему привычки углубляться в сокровенные и перепутанные тайники души, полной коварных замыслов, легко покажется, что желание Рандаля пользоваться особенным доверием Риккабокка должно бы кончиться вместе с достоверными слухами, достигавшими его с различных сторон, что Виоланта, выйдя замуж за него, не может уже долее оставаться богатой наследницей.

– Впрочем, быть может, заметит какой нибудь простодушный, неопытный догадчик:– быть может, Рандаль и действительно влюблен в это прекрасное создание? – Рандаль влюблен! о, нет! этого быть не может! Он слишком поглощен более грубыми страстями, чтоб увлечься в это счастливое заблуждение, чтоб испытывать в душе это блаженство. Даже если допустить предположение, что он влюбился, то неужели Виоланта могла пленить это грубое, холодное, скрытное сердце? её инстинктивное благородство, самое величие её красоты страшили его. Люди подобного рода в состоянии полюбить какое нибудь робкое создание, способное покоряться необузданной воле, но они не смеюге поднять свои взоры на красоту, где столько величия и могущества. Они могут смотреть в землю, но отнюдь не к небу. Впрочем, с одной стороны, Рандаль не мог отказаться вполне от шанса приобресть богатство, которое осуществило бы его самые блестящие мечты, отказаться, по поводу слухов и уверений д'Эстренджа, которые, своим правдоподобием, сильно смущали его; с другой стороны, еслиб он принужден был совершенно удалить от себя идею о подобном союзе, то хотя он и не видел низкого вероломства, помогая намерениям Пешьера, но все же, если женитьба Франка на Беатриче должна непременно зависеть от получения её братом сведений об убежище Виоланты и в то же время должна споспешествовать исполнению видов Рандаля, – этот поступок казался ему весьма черным. Рандаль вздохнул тяжело. Его вздох обнаружил, до какой степени были слабы в Рандале правила чести и добродетели против искушений алчности и честолюбия. Во всяком случае, Рандаль не хотел прерывать близких сношений с итальянцем: он видел в них некоторую частицу того знания, которое имело одинаковое значение с силой.

В то время, как молодой человек, размышляя таким образом, мчался по дороге в Норвуд, Риккабокка и его Джемима сидели в гостиной и рассуждали о чем-то весьма серьёзно. Еслибы в этот момент, вы могли взглянуть на них, то вами в равной степени овладели бы удивление и любопытство. Риккабокка очевидно был сильно взволнован, но взволнован чувствами, ему незнакомыми. В его глазах выступили слезы, а на устах играла улыбка, но ни под каким видом не циническая и не сардоническая. Джемима сидела, склонив голову на плечо Риккабокка; её рука лежала в его руке, и, по выражению её лица, вы догадались бы, что Риккабокка сказал ей весьма лестный комплимент, в котором обнаруживалось гораздо более искренности и теплого чувства, чем в тех комплиментах, которыми характеризовалась его всегдашняя холодная и притворная учтивость. Но вдруг вошел в гостиную Джакеймо, и Джемима, с врожденной скромностью англичанки, торопливо отодвинулась от Риккабокка.

– Padrone, сказал Джакомо, который в свою очередь был слишком скромен, чтоб выразить удивление при виде столь необыкновенной супружеской нежности: – Padrone, к нам едет молодой англичанин, и я надеюсь, что вы не забудете тревожного известия, которое я сообщил вам сегодня по утру.