Мой генерал

Она жалела, что ее «сильные эмоции» оказались напрасными. Ей ничто не угрожало. Павлик просто зачем-то сильно ее напугал. Может, хотел отомстить за то, что на стоянке они заглядывали в его драгоценную машину, а может, думал, что Марина что-то подозревает, и решил заставить себя бояться. Но все это была просто инсценировка. Зря она так испугалась, и неслась через лес, и карабкалась на сетчатый забор, и потом висела животом на воротах, вцепившись скрюченными пальцами в рифленый чугунный прут, и зря Федор лез за ней, и бок она зря поранила!

Не правильное выходило «приключение». Какое-то неполноценное, что ли!

— Почему ты вздыхаешь?

— Просто так.

— Больно ногу? Или бок?

Марина вскипела. Как он смеет так обыденно осведомляться о ее ноге или ране в боку, как будто он ее заботливый старший брат! В конце концов, она давно и твердо решила выкинуть его из своей жизни, и это просто случайность, что до сих пор не выкинула. Из-за Павлика и его штучек не выкинула!

Громыхнул вдалеке гром, осторожно, словно пробуя силы. Ветер налег на кусты и березы, так что затрещали странно оголившиеся ветки. Запахло озоновой свежестью и близкой грозой.

Кто-то резво пробежал к корпусу, смешно вскидывая ноги и руками прикрывая голову — от дождя. У леса уже лило — отвесная стена белого дождя двигалась по самому краю. Марине на лицо упала теплая капля, она зажмурилась, запрокинула голову и почти остановилась.

— Мариночка! — закричали от высоких ореховых дверей. — Скорее, сейчас хлынет!

— Черт бы побрал вашу романтическую натуру, — отчетливо сказал рядом Федор Тучков и с силой втянул ее под греческий портик.

Сразу за Марининой спиной с шумом обрушился дождь. Мелкая водяная пыль повисла в воздухе и возле крыльца стала проворно собираться. В ней крутились белые лепестки жасмина, сорванные бурей.

— Нужно идти внутрь, — вновь высказался Тучков Четвертый. — Здесь вскоре станет слишком сыро.

Марина пробормотала нечто невразумительное и дернула плечом. Высказывания в духе Эдика Акулевича в последнее время почему-то выводили ее из себя.

Ореховая дверь приоткрылась, из нее высунулась пергидрольная голова Валентины Васильны Зуб. Кудри, белые на концах и темные у корней, энергично завивались. Рот улыбался, показывая золотые зубы. Помада была «с перламутром», а лак на руках и ногах очень яркий и лишь слегка облупившийся. Босоножки на танкетке и спортивный костюм на «молнии». Красота.

Мама не подала бы ей руки. Мама не взглянула бы в ее сторону, не удостоила бы ее словом, а дочери потом сказала бы, что «простые» должны знать свое место, и это место расположено где-то очень далеко от нее, профессорской внучки, профессорской дочери, профессорской вдовы и даже профессорской матери!

Напрасно Марина пыталась ее убедить, что чем интеллигентнее человек, тем меньше его волнуют «классовые» различия и тем меньше он озабочен вопросами собственного статуса, ничего не помогало.

— Мариночка! — радостно воскликнула пергидрольная голова и еще чуть-чуть высунулась наружу. — Ну? Вымокла, что ли?!

— Мы успели до дождя, благодарю вас, — холодно сказала Марина, и Федор быстро на нее взглянул.

— Как себя чувствуешь-то, Мариночка?

— Спасибо, отлично.

— Как бок?

Лицо у нее стало растерянным. Федор усмехнулся в отдалении.

— Уже хорошо, спасибо большое.

— А только и разговору, как ты вот на Федор Федорыча свалилася с забору!

— Я… свалилась?!

— Ну, конечно, — быстро сказал Федор. — Кто же еще!

— Я не валилась. Я бежала от… — Тут Марина сообразила, что говорить ничего нельзя, совсем нельзя, замолчала и уставилась на жизнерадостную Валентину Васильну.

— Ну ясное дело, — согласилась та, — бежала, бежала, да прям Федорычу на голову и прибежала. А, Федорыч?

— Точно так, Валентина Васильна.

— Да ты че, Мариночка? И в мыслях не было тебя смущать! Дело молодое, горячее, не только с забора, с луны прыгнуть можно, если миламу-то в руки! А, Федорыч?

— Ясное дело, можно! — согласился Федор Тучков с готовностью.

Марина стала красная как рак.

— И Федорыч молодец, поймал тебя! Только чего-то ты в лесу носилась! Как будто больше и носиться негде! — Валентина Васильна выдвинулась из-за ореховой двери вся, посмотрела на дождь, покачала головой и зачерпнула в бездонном кармане семечек. — Хотите?

Присутствующие вежливо отказались.

Валентина Васильна нисколько не огорчилась и принялась проворно их лузгать. Шелуха полетела в лужу, в которой плавали лепестки позднего жасмина.

— Ну, зарядил теперь, не остановишь! Пашка из бани незнамо как пойдет, измокнет весь!

— А он в бане? — встрепенулась Марина. Почему-то ей казалось, что он бродит где-то неподалеку, может быть, прямо у Валентины за спиной стоит со своей пушкой.