Мой генерал

— Преступникам угрожает разоблачение только в книжках, Марина. Представь себе, что ты милиционер. Из райотдела. У тебя на территории утонул отдыхающий. И все вроде бы понятно. Пришел пьяный, сел на берегу, свалился и не выплыл.

— Но он не сам свалился!

— Да-да. Конечно. Разумеется. К тебе приходит Вадим… как его фамилия?

— Не знаю.

— Ну, значит, просто Вадим или Марина Евгеньевна Корсунская и говорят, что точно знают, что покойник утонул не сам, а его утопили злые люди. Это, говорят Марина или Вадим, вовсе даже не несчастный случай, а кровавое убийство, и приводят некие доказательства. Абсолютно дикие, вроде нашего с тобой ремня. Значит, налицо преступление, которое нужно расследовать, доводить до конца, то есть до суда, собирать улики и свидетельские показания, предъявлять обвинение и так далее. В лучшем случае милиционер попросил бы Вадима ничего не придумывать, а тихо, спокойно и с удовольствием отдыхать в таком райском месте, как наш санаторий. В худшем — выгнал бы взашей. Вот тебе и все разоблачение. Только очень наивный человек мог решить, что Вадимовы разоблачения опасны. Наш… преступник не наивный человек.

И словно в доказательство он снова постучал прутиком по ладони.

— Значит, преступление все-таки было?

— Безусловно. И, как я теперь понимаю, не одно.

— А прутик при чем?

— Я тебе все расскажу, — пообещал он серьезно, — только дай мне время.

Это должна была говорить она — ведь это ее «приключение», первое и последнее, единственное в жизни! Почему он присваивает себе ее «приключение»?! Зачем оно ему?! У него-то все еще будет или уже сто раз было, а она должна исчерпать свое «приключение» до конца!

Кажется, он что-то такое почувствовал, потому что поднялся — ветер взлохматил вечно прилизанные волосы и пузырем надул фиолетовую распашонку-и снова, как тогда, в номере, протянул Марине руку.

— Нам нужно успеть до дождя.

— Дождя не будет, — заявила Марина. Просто так заявила — потому что он только что присвоил ее «приключение».

Тучков Четвертый благоразумно промолчал, еще поизучал пыль, а потом проворно двинулся в кусты, за которыми начинался лес. Марина потащилась за ним.

«Приключение» следовало как-то отбить себе, пока, правда, неизвестно как.

— А здесь что мы будем искать?

Тучков Четвертый ползал на четвереньках в траве, низко наклонив голову. Марине показалось даже, что он принюхивается.

— Это не могло быть далеко, — бормотал он себе под нос. — Духовое ружье тут ни при чем. Значит, где-то здесь.

— О господи, — простонала Марина и присела рядом с ним, — какое еще духовое ружье?!

— Сядь, пожалуйста, — попросил Федор Федорович и с силой надавил ей на плечо. Она плюхнулась в траву. Боль стрельнула в бок. — Я сейчас. Я только посмотрю.

— Что?!

Он вернулся к обрыву, стал на край и закричал ей оттуда:

— Поправее! Чуть-чуть поправее, пожалуйста, — как будто фотограф выстраивал композицию! — Теперь чуть назад. Так. Теперь сядь на землю и не шевелись.

Марина не шевелилась. Он подошел, опустился на четвереньки рядом с ней и стал смотреть в траву.

— Я думаю, что это здесь. Точнее, я уверен, что здесь. Левее или правее было бы видно с обрыва, а ближе-дальше — с дорожки, на которой мы с тобой стояли.

— Что видно, Федор?

Загорелые пальцы вдруг ловко выпростали из травы разноцветный коробок спичек с экзотической картинкой.

— Это Геннадий Иванович потерял, — уверенно сказана Марина, посмотрев на коробок. — Помнишь, у него такой был? Ты еще говорил, что странно, что он его с собой носит!

— Помню, — согласился Федор Тучков. Он потряс коробок — внутри негромко загремели спички, — а потом открыл и опять закрыл.

— Я не ожидал, — проговорил он задумчиво. — Даже… странно. Я не думал, что это может быть… Геннадий Иванович.

— Это Павлик, — заявила Марина.

Федор Тучков вдруг как будто о чем-то вспомнил.

— Да-да, — повторил он, — Павлик. Пошли, Марина.

— Куда теперь?

— В беседку.

Марина остановилась:

— Я туда не пойду. Я не хочу. Мне там не понравилось.

Он оглянулся.

— Тогда я один, — как ни в чем не бывало решил он. — Советую тебе вернуться в корпус. Дождь все-таки хлынет.

Как — он один?! Один в украденном у нее «приключении»?! Да еще так просто, даже не попытавшись ее уговорить?!

— Нет, я с тобой.

Он уже шагал впереди, и ей пришлось унизительно его догонять, как собачке.

— Ты не бойся. — Он взял ее за руку и сразу же отпустил, даже не позволил себе пожать. Надо геройствовать до конца, и он геройствовал, что ему еще оставалось! — Я не дам тебя в обиду.

Эта старомодная и милая учтивость привела Марину в восторг.

Он не даст ее в обиду, надо же! Что-то было в этом школьное, благородное, давнее — она ходит в школу по его улице, и он защищает ее от хулиганов, за что нередко сам бывает бит, но даже с фонарем под глазом остается благородным и храбрым.

Наверное, если бы кто-нибудь защитил ее от хулиганов, когда ей было тринадцать лет, ее жизнь сложилась бы иначе.