Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих

– Не знаю, какая моя вера. Знаю, что Бог есть, – твердо сказал Михаил.

– Поделись, тогда, что ли, – разрешила я.

Он без раздумий, глядя мне в глаза, начал рассказывать:

– Утром, летом, ехали на БТРах вдоль Аргуна, река чеченская, в Сунжу втекает. Ребята все внутри сидели, боялись снайперов. Я на броне, наверху. Жара. Вдруг вижу вспышку, РПГэшником бьют. Летит на нас противотанковая граната, это смерть. «Господи» нет времени сказать. В мозгу только: спаси. Вижу, граната вроде как в воздухе остановилась, крутится на месте. Тут зарекся: Господи, если останусь жив, никогда за оружие не возьмусь. И сразу меня с БТРа сила сбросила, покатился. Грохот сзади. Граната в люк механика-водителя бабахнула.

– Ужас! – воскликнула я.

– Всмятку ребят. Сразу другая прилетела. Опять грохот. Осколком ранило, кровью залило. Перестрелка, бой начался. Докатился до берега, упал с обрыва. Сознание потерял. Очнулся – тихо. Кто-то стонет. Рядом лежит Сашка. Руку протянул, за плечо взялся. Он вскрикнул, ранен. У меня тоже боль от ранения. Ползли – метров двадцать, видим: какая-то щель или окоп. Толкнул его туда, загреб галькой. Пополз дальше. Еще щель, река подмыла, втиснулся, камней подгреб. Жара, жажда. Вода рядом, не возьмешь. Потом слышу: идут, болтают на арабском. Наемники. Идут по берегу, ищут наших раненых. Штыками добивают живых… Нас не заметили.

– Господи, какой ужас! – представила я картину. – Вы выжили? Это же чудо тогда!

– Двенадцать часов лежали, на жаре в камнях. Ад. К вечеру нашли нас свои. Трупы собрали. Как надутые были от жары. Отправили с Сашкой в госпиталь, потом домой. Ранили в бедро, сидеть долго не могу. Пойду лягу…

Слов у меня не было, одни чувства… сколько же человек может вынести. Бог спас, но за какие муки! И потом еще полгода бомжом болтаться. Для чего? Тут и у меня какой-то даже ропот на Бога поднялся. Я ушла в комнату – помолиться, прогнать это бесовское наваждение. Ведь твердо знаю: что Господь ни делает – слава Богу за все! Только следует уразуметь, какую цель для человека Он предполагает. Вспомнились мне святые юродивые – непризнанные, гонимые миром, не имеющие места, где главу приклонить. «Бесполезные» для общества, как оно считает до определенного времени – пока не увидит, что молитвами юродивых во Христе многие спасаются, избавляются от бед и приходят к вере. На подвиг юродства Господь, как правило, избирает смиренных, мужественных, твердых в вере и обладающих могучим здоровьем человеков. В некотором смысле юродивым был и Михаил. Вера его тверда, коль скоро так быстро Бог его слышит, хоть и не признает он этого. А не признает по смирению, никого в своих бедах ни разу не обвинил: ни государство, ни родных, ни судьбу: несет свой крест и – как Бог устроит… Здоровье у него, видимо, тоже могучее – другой бы давно помер или в уме повредился. В общем, не простого человека Господь в мой дом привел. Я-то думала, что ему повезло, а выходит – мне. Узнавая о его безропотном несении креста, про свои добродетели как-то поаккуратней думать начинаешь…

Приготовила я обед, позвала его. Сели есть.

– Ну завтра тебя можно будет отправлять… – благожелательно сказала я.

– Я никуда не поеду! – вдруг сказал он.

– Не поняла?

Такого оборота я никак не ожидала, пришлось потрудиться, чтобы его разубедить.

– Мне некуда ехать. Вид такой – стыдно. Сыну будет неприятно.

– Не говори глупости! К матери поедешь, вот она обрадуется, что ты нашелся!

– Жить не на что. Пенсия мне по инвалидности положена, но никто просто так давать не хотел. Нашли, через кого можно сделать, я в Москву подался, чтобы деньги заработать на инвалидность. Дальше известно что…

– Все устроится, помолимся. А про инвалидность вообще подсудное дело, надо теперь разбираться в прокуратуре.

– Сын будет стыдиться, нет, – заладил он одно.

– А сыну самому не стыдно, что отца потеряли, и никому дела нет! – даже закричала я.

– Он не понимает. Нет… – в глазах Михаила снова появился страх.

– Ты же не станешь опять бомжевать!

– Все равно…

– Послушай, ты хоть меня пожалей: сколько я на тебя сил потратила. Вот ты уйдешь, а я все время буду думать, где ты, жив ли? Нет, ты уедешь…

– Не смогу! – отрезал он. Я увидела, как на его виске забилась жилка, лицо покраснело.

– Я тебя провожу, хочешь, сопроводительное письмо напишу твоему сыну…

Он встал из-за стола, вышел в коридор и лег у дверей.

Я пошла вслед за ним и стала долбить, как дятел, в одно место, почему он должен уехать: в Москве у него точно никаких перспектив. Он как будто меня не слышал, было непонятно, что у него в голове.

– Послушай, Миша, вот тут вещи, посмотри, переоденься, ты совсем будешь по-другому выглядеть.

– Я вечером уеду, не переживайте… – вдруг сказал он. – Деньги за билет верну вам.

– Как же ты уедешь?

– С Курского вечером поезд ходит, найду девчат знакомых, проводниц…

– А вдруг не найдешь?

– Уговорю. Без паспорта вот только…

Переодевшись, Виктор стал выглядеть вполне прилично, о его бомжовой жизни напоминало только одутловатое лицо и стрижка клоками уже вымытых волос. Но это кто знал…