Существование моей “сестренки” — разве не ошибка? Следствие лжи жадных людишек, не способных даже сказать правду до конца. Сказали бы они о нас обеих — и не было бы над нами никакой угрозы сейчас. Мама бы забрала обеих. Я в этом уверена. Но сейчас… Сейчас это, разумеется, никому не поможет.
А мы… Мы ведь не собираемся никого убирать радикально! Мама проговаривает это вслух, значит — не рассматривает эту идею всерьез.
— Нужно что-то сделать… Нужно как-то развести эту соплячку с Ветровым, до того, как слухи о ней дошли до твоего отца. Как-то насмерть её рассорить с муженьком, чтобы его от неё тошнило. Пусть возвращается к своей мамочке и не вылезает из своих трущоб больше никогда, — раздраженно бормочет мама, а я отвожу глаза в сторону.
Неприязнь портит её лицо. Очень сильно. И пусть она обоснованная, мне все равно не очень-то приятно видеть маму вот такой.
Она замирает и резко разворачивается ко мне — я аж вздрагиваю. Мамины пальцы сжимаются на моем подбородке, крутят мое лицо из стороны в сторону.
— Я кое-что придумала, — наконец заключает она, отрываясь от созерцания, — только… Детка, я пойму, если ты откажешься. Возможно, это слишком для тебя. Возможно… Возможно, мне следует принять ту судьбу, что определит мне твой отец если узнает правду... Может, родная твоя мать сможет любить тебя так, как я. Может быть, через пару лет твой отец даже разрешит нам с тобой иногда видеться…
— Нет… — я ловлю маму за руку, потому что то, что она говорит — действительно самый неприемлемый для меня вариант развития событий, — нет, мама, я этого ни за что не допущу. Скажи, что мне надо сделать...
Наверное, первый раз в моей жизни, моя мама смотрит на меня так, будто я в кои-то веки оправдала её ожидания.
Сейчас
Я замолкаю. В комнате, в которой вольготно расположился отец, сестрица и этот её не то телохранитель, не то новый кавалер — царит такая тишина, что хочется от неё втянуть голову в плечи.
На отца смотреть попросту страшно. Нет, пусть он делает со мной все, что хочет, мне плевать. Главное, чтобы он сдержал обещание и не тронул маму.
Плавное движение, с которым сестрица встает из кресла и шагает ко мне, заставляет меня вздрогнуть. Впрочем, отреагировать как-то я все равно не успеваю.
Сухая ладонь Вики хлещет меня по лицу, обжигая щеку тяжелой пощечиной.
— Мне не нужно было ничего твоего, — сипло произносит Вика, выпрямляясь и прожигая меня взглядом насквозь, — ничего из твоей красивой жизни, сестренка, мне было даром не надо. Даже папочка, — косой взгляд достается неподвижной фигуре отца, который без движения сейчас сидит в кресле и смотрит в одну точку, — и того ты могла оставить себе. Мне нужно было только мое. Моя жизнь, мой мужчина, моя мать. Было бы неплохо, если бы все так и осталось.
— Папа, — я все-таки пытаюсь найти у отца защиты, — ты позволишь ей со мной так обращаться?
— И даже попрошу её тебе добавить, — хрипло роняет отец, — поскольку я сейчас остро хочу свернуть тебе шею, Анжелика. Пусть лучше она…
— Нет, спасибо, — Вика брезгливо кривится, — не буду даже тратить усилий на столь бессмысленное занятие. Я иду спать. Влад…
— Да, я, пожалуй, тоже, — её сопровождающий шагает за ней следом. Его взгляд равнодушно мажет по мне и скользит дальше. Он будто ничего нового и не узнал. Всё, что ему надо было — чтобы я сама в этом призналась. А я призналась по одной причине — после генетической экспертизы отец бы им точно поверил. И вот тогда выбить для мамы смягчение приговора я бы уже не смогла.
В комнате остаюсь только я и отец. И тишина. Отец на меня не смотрит, я будто вообще потеряла всякий интерес для него.
Он даже телефон достает, будто я тоже уже ушла. Достает, набирает номер, прижимает к уху.
— Артем… — я снова вздрагиваю, потому что Артем — начальник охраны нашего отеля. И ему папа просто так не звонит. — Артем, поднимите-ка мне Стеллу. Да мне плевать, что она только час назад легла. Через пятнадцать минут должна быть передо мной. Хоть голышом через весь отель ведите.
— Ты обещал, — я бросаюсь к отцу, хватаю его за опускающееся запястье, — ты мне обещал, что её не тронешь. Ты говорил, что любое обещание нужно выполнять.
— Обещание, данное близким людям — непременно, — холодные глаза отца оказываются для меня, пожалуй, даже больнее Викиной пощечины, — а с предателями можно и не церемониться. Ты меня предала, Лика. На что, интересно, ты рассчитывала?
Викки
Сон одолевает меня. Тяжелый, муторный, с одним лишь достоинством — долгий. Даже когда моему мозгу не удается удержаться за крепкое бесчувственное состояние, я долго лежу носом в подушку, цепляясь за вязкую дрему и слушая мурлыканье Маруськи, которая в отличие от меня не спит, а с чем-то возится на полу. Солнышко мое… Проснулась раньше мамы и решила меня помиловать и дать мне доспать пару часиков, заняла себя сама.