Мой бывший бывший-2

— Папа… — Анжелика поворачивается к Кайсарову, все еще внимательно следящему за ситуацией, — я тебе все расскажу. Честно. Могу сразу сказать, что они не врут. И Вика… — короткий и прямой взгляд на меня, — и вправду моя сестра. Только пообещай мне… Не трогать маму.

46. Чистосердечное признание не смягчает наказание

Анжелика

Восемь лет назад.

К комнатам матери я не просто иду — лечу, спугнув по пути двух домработниц и флористку. В общем-то на прислугу мне совершенно плевать. У меня сейчас есть о ком побеспокоиться поболе!

В спальню матери я влетаю и ощущаю себя двенадцатилетней запыхавшейся девчонкой, которая гоняла в салочки с подружкой и умудрилась сбить самую любимую мамину вазу.

Боже, наверное, и укладка сбилась, и…

Да. В светлых глазах развернувшейся от зеркала матери я в который раз наблюдаю досаду. Ей даже не приходится озвучивать: “Что за вид, Анжелика?” — я все сама понимаю.

Ты должна выглядеть идеально, всегда, каждую минуту, Анжелика. В конце концов, задумайся о том, что Андрей не будет довольствоваться каким-то гадким, вечно растрепанным утенком. Никто не должен видеть тебя, если ты не в порядке. Даже я.

Нужно сказать, мама костьми ложилась, чтобы целиком и полностью соответствовать этому требованию. Даже сейчас, утром, застав мать в будуаре, я невольно восхищаюсь тем, что придраться к её внешнему виду просто невозможно. Идеальные брови, идеальные губы, идеальный контур скул… Более того, мать уже сейчас могла сойти за мою старшую сестру — лучшие хирурги работали над тем, чтобы на лице Стеллы Кайсаровой не появлялось даже намека на морщинки.

Как же хотелось походить на неё хоть в чем-то. Я же, к своей досаде, не походила ни на кого в семье, хотя отец и утверждал, что у меня от него этот нос…

Нос только удручал, если честно. Да и сейчас, под недовольным взглядом матери, я сама ощущаю, как слишком пылают от торопливого шага щеки, как выбились локоны из укладки...

— Я… Я сейчас приведу себя в порядок, — я пячусь спиной и прячу свою стыдобищу от маминых глаз за дверью спальни. Бросаюсь к первому попавшемуся столику и вытряхиваю на него содержимое сумочки, торопливо разыскивая пудру и расческу.

Поправить макияж недолго, я ведь знаю все обычные места, где этот макияж смазывается. Ровно как и пройтись по волосам расческой. Их ведь не зря укладывают каждое утро, волоски сами ложатся обратно.

Впрочем, мама, кажется, все запомнила. Когда я вхожу к ней второй раз — мама все равно недовольно морщится и покачивает головой.

— Нет, детка, я все-таки не понимаю, что в тебе нашел Андрей Викторович. Ты же вечно как растрепа какая-то…

Мне приходится виновато опустить ресницы. Иногда и я сама озадачивалась этим вопросом, но… Андрей Викторович что-то, видимо, все-таки находил.

Ладно. Это не важно.

— Ты просила меня приехать, — я пытаюсь говорить спокойно — мама терпеть не может, когда я тараторю, — ты плакала по телефону, что-то случилось? Папа тебя обидел?

Папа на самом деле мог.

Мало того, что его слишком часто не было дома — иной раз он мог по полгода мотаться по своим вышкам, приезжая домой от силы на пару дней раз в месяц, так еще и характер у моего отца был чертовски тяжелый.

Боже, да я же сама боялась открыть рот и сказать ему про свои отношения с Андреем. Я же знаю, что началось бы... Я ведь слышала, как он однажды отзывался, что так, как Завьялов — бизнес вести нельзя. Это не говоря уже о том, что Андрей был женат...

Он собирался развестись, он мне обещал. Только никак не наступал тот самый момент, впрочем, мама говорила, что если я и вправду его люблю — я могу и потерпеть чуточку. Я терпела...

И ждала лучшего момента с папой.

А что если он узнал?

Что, если за это досталось маме, меня покрывавшей?

Не зря ведь мама плакала по телефону! Этому же должны быть объяснения.

— Ох, нет, Анжелика, — мама снова повернулась к зеркалу, перед которым сидела, потянулась за платочком, промокнула глаза, — все гораздо хуже. И если мы ничего не сделаем — твой отец просто меня убьет. Присядь. Я тебе сейчас кое-что расскажу, но если ты не желаешь мне смерти — своему отцу ты ничего не скажешь.

От таких предупреждений у меня засосало под ложечкой.

Не зря.

Мама говорит, а у меня что-то умирает внутри. То, что она говорит — это какой-то кошмар.

— Я тебе не родная? — боже, это даже произносить страшно. Моя мама, родная мама, та, что учила меня сдержанности и манерам — не моя? — Ты забрала меня?