Могикане Парижа

– О, мои доблестные предки! Вы, которые обагрили своей благородной кровью каждую песчинку этих утесов, что сказали бы вы об этом? Стоит ли происходить из племени победителей, стоило ли брать Иерусалим с Готфридом Бульонским, Константинополь с Бодуином, Дамиетту с Людовиком Святым; стоило ли усеивать вашими телами путь, ведущий к Голгофе, чтобы христианские священники отказали вашему последнему потомку в христианском погребении?.. О, мои предки! Подобно тенистому вековому дубу, осенили вы своими добродетелями всю Бретань, – и вот вашему последнему отпрыску отказывают в клочке земли, которую вы защищали! О, мои предки! Не достойно ли великой скорби и глубокой жалости, что этому благородному юноше, моему единственному и возлюбленному сыну, воспрещают вход в его фамильный склеп, в то время, как всепрощающий Господь, менее строгий, чем люди, не откажет, может быть, отворить ему двери рая? О, мои предки! Я к вам обращаюсь! Решите вы, достоин ли этот последний из Пеноелей покоиться рядом с прочими членами нашего семейства? Соберитесь на совет, царственные, светлые тени; в горных просторах, где обитаете вы, назовитесь по именам, начиная от Коломбо Сильного, убитого в равнинах Пуатье в сражении с сарацинами в 732 году, до Коломбо Благородного, который в 1793 году сложил голову на эшафоте и умер, восклицая: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!» Соберитесь и судите его, так как вы единственные судьи, которых я признаю. Судите того, которому я только что вырыл могилу и чей гроб только что предал земле, орошая его небесной водой, сохраненной Господом в небольшой скалистой трещине! Я не судья ему – я его отец, который ему прощает и благословляет его!.. И сказав эти слова, он еще раз потряс сосновой ветвью, которую хотел передать Гервею, но это уже было выше сил его. Лицо его покрылось смертельной бледностью, голос остановился в горле и потом разразился раздирающим криком. Старик упал на песок, точно дуб, сраженный молнией…

IX. Похоронный обед

Спустя четверть часа после описанной нами сцены Гервей ввел всех сопровождающих похоронное шествие в зал – огромную круглую комнату, украшенную цветами, где в полумраке поблескивали гербы, латы, знамена и шпаги старых владельцев Пеноеля.

Одного только монаха не доставало. Понятно, что он остался со старым графом не столько для того, чтобы утешить его, сколько с намерением рассказать ему о смерти Коломбо со всеми мельчайшими подробностями, которых тот еще не знал.

Крестьяне разместились вдоль стен. Разговор сначала вели тихими голосами, затем шум стал все более и более нарастать. Наконец самый старший из них, седовласый старец, который насчитывал не менее девяноста лет и который помнил пятерых последних графов Пеноель, начал рассказывать слышанное им от своих предков о том, что эти предки слышали от своих отцов, то есть о подвигах последних десяти графов. За ним вступила в свою очередь старая женщина со своим рассказом: и как старик говорил о доблестях графов, так она восхваляла добродетель графинь.

Так, в ожидании господина, каждый старался воздать торжественно хвалу этому величественному прошлому, насчитывавшему десять веков. И каждый рассказ, как электрическая машина, вызывал искру из сердец, слезы – из глаз присутствовавших. Старый Гервей переходил от одного к другому, пожимал руки гостям и, соединяя вместе различные случаи, рассказывал, в свою очередь, легенды, слышанные им от стариков, и то, чему сам был очевидцем. Но когда дошел он до рассказа о своем молодом господине, начиная с его первого лепета и кончая последним вздохом, – о нежном, светлом детстве, бодрой юности несчастного Коломбо, – со всех концов зала послышались рыдания.

Еще так недавно был он в Пеноеле, еще так недавно его все видели, раскланивались с ним, пожимали ему руку, разговаривали! Правда, всем он показался необыкновенно печальным. Но как далеки были эти добрые люди от мысли, что эта печаль была предвестницей смерти!

Исчезают с лица земли эти древние роды высоких, широкоплечих графов с выгнутыми от постоянной верховой езды ногами, головами, вросшими в плечи от тяжелых шлемов, которые покрывали головы предков. Но одновременно исчезает и порода старых, преданных слуг, которые родятся при деде и умирают, служа внуку. Имея таких слуг, человек, сопровождая в могилу свою супругу, не оставлял сына круглым сиротой на белом свете.