Могикане Парижа

Орсола часто подслушивала у дверей его спальни, кабинета или садового флигеля. Ей хотелось узнать, о чем они совещаются. Отдельные слова, которые ей удалось уловить, могли натолкнуть ее на след, но так как между ними не было связи, то и воспоминания о них у нее скоро изглаживались. Чаще всего повторялись между ними имена Людовика XVIII и Наполеона, так что Орсола поняла, что речь шла о заговоре между военными, которые ставили целью уничтожить существующее правление и восстановить монархию. Помню, с какой дьявольской радостью сообщила мне Орсола сделанное ею открытие. Она ненавидела вашего отца за то, что он всегда принимал сторону детей. Я уверен, что она не задумалась бы выдать его полиции, если бы ее на занимал другой план и если бы она, со своей прозорливостью, не нашла в его замыслах что-либо полезное для себя, что могло послужить ее целям. Она ожидала дня, часа, воз можности начать свои действия, как ждет ягуар, при жавшись к ветке, удобного момента, чтобы броситься на человека. В этом нетерпеливом и вместе с тем неукротимом создании было что-то, напоминающее змею и тигра.

Восемнадцатого августа Сарранти ночью ушел из замка и в записке, которую, по обыкновению, оставил мне, просил меня, чтобы я сам отправился к нотариусу в Корбейль за лежавшими у него на хранении тремястами тысячами франков, большую часть которых я должен был постараться получить банковскими билетами. Утром я велел запрячь лошадь и поехал в Корбейль. У нотариуса не было банковских билетов, и мне пришлось взять деньги обратно так, как я их положил, т. е. золотом.

Днем Сарранти вернулся и попросил у меня позволения переговорить со мной наедине.

Я был у Орсолы.

– Сейчас сойду, – сказал я Жану.

– Почему вы не просите Сарранти прийти наверх? – спросила она. – Вам было бы здесь гораздо удобнее.

– Попросите господина Сарранти наверх, – сказал я Жану.

– Оставь нас, пожалуйста, – предложил я Орсоле, когда он ушел.

– У вас есть от меня тайны? – спросила она.

– Нет, но тайны Сарранти касаются только его, а не меня.

– С вашего позволения, господин Жерар, тайны гос подина Сарранти будут «нашими» тайнами, или он оста вит их при себе.

С этими словами она не вышла, а заперлась в сосед ней комнате, откуда могла слышать весь разговор. Едва закрылась за ней дверь, как вошел ваш отец. Мне следовало бы увести его в другую комнату или в уединенную аллею парка, но я боялся последствий такого своевольства перед всесилием Орсолы. Сарранти вошел и спросил:

– Мы одни? Могу я говорить с вами вполне откровенно?

– Совершенно одни, друг мой, – ответил я поспешно. – Вы можете говорить совершенно свободно.

Жерар приостановился и, прежде чем продолжить свой рассказ, обратился к монаху.

– Знаете ли вы, что ваш отец хотел сказать мне, брат мой? – спросил он. – И должен ли я повторять вам это?

– Я не знаю решительно ничего, – ответил Доминик. – Когда отец покинул Францию, я был в семинарии. Он не успел даже проститься со мною. С тех пор я получил от него одно письмо, помеченное «Лахор». В нем он толь ко успокаивал меня относительно своего здоровья и посылал мне деньги, в которых я нуждался.

– В таком случае я должен рассказать вам, каковы были намерения вашего отца и членом какого заговора он был, – сказал умирающий.

III. Тайна Сарранти

– Прежде всего, дорогой мосье Жерар, – заговорил ваш отец, – прошу вас верить, что все, что я скажу вам теперь, было известно брату вашему, Жаку, с первого же дня нашей встречи. Значит, поручая мне воспитание своих детей, он уже знал, что имел дело с заговорщиком.

Вы сами знаете, и как меня зовут, и откуда я родом. Я корсиканец и родился в Аяччо в один день с императором, которому посвятил всю жизнь мою. После его отречения в Фонтенбло я поехал за ним на остров Эльбу, а после битвы на Монт-Сен-Жане – на остров Святой Елены.

Когда-нибудь мир узнает, на какие муки был обречен человек, который держал в руках власть над всеми государствами поочередно, и голос истории станет палачом-мстителем над всеми его палачами.

С начала 1817 года, ни слова не говоря великому пленнику, я начал хлопотать о том, чтобы дать ему возможность бежать. Прежде всего я установил связь с одним американским судном, которое доставляло нам письма от бывшего короля Иосифа, жившего в то время в Бостоне. Но император остался крайне недоволен моим поступком и сам донес на меня губернатору.

– Отправьте его поскорее во Францию, – прибавил он, – а то этот молодец хочет выкрасть меня из такого рая, как Святая Елена.

Он во всех подробностях рассказал губернатору план своего побега, который я только что сообщил ему самому.

Единственную милость, которую он за это просил, была отсылка во Францию одного из преданнейших ему людей, – и в этом ему не отказали.

В бухте Джеймс стояло судно, готовое завтра же отправиться в Портсмут, и было решено, что меня от правят на нем.

Я был в истинном отчаянии. Мне думалось, что я прогневил императора. Вдруг генерал Монтолон передает мне приказ явиться к нему. Генерал сам провел меня в спальню. Наполеон дал ему понять, чтобы он ушел и оставил нас одних.