Могикане Парижа

Я бросился на колени и молил великого пленника, чтобы он простил меня и не отсылал от себя. Он выслушал меня до конца, не переставая добродушно улыбаться, потом взял меня за ухо.

– Дурень, ты дурень! – сказал он. – Ну, встань-ка!

Этот шутливый тон так не был похож на серьезную речь, которую я ожидал, что я совершенно растерялся и бессознательно встал на ноги.

– Я тебя простить не могу, – сказал император, – потому что мне пришлось бы прощать безграничную верность и слишком горячую преданность, а подобных вещей, глупый корсиканец, не прощают, – их только помнят всю жизнь.

– В таком случае, государь, ради самого Бога, не отсылайте меня отсюда! – вскричал я.

– Сарранти, – проговорил он, пристально глядя на меня, – пойми, что ты нужен мне во Франции.

– Это дело другое, государь, – сказал я, – и как бы мне ни хотелось остаться возле вас, я готов поехать туда хоть сейчас же!

– Выслушай меня спокойно, – проговорил Наполеон, – потому что дела, которые я хочу тебе доверить, – дела очень важные. Во Франции у меня есть сторон ники…

– Еще бы, ваше величество! За вас – весь народ.

– Некоторые из моих старых генералов хлопочут о моем возвращении.

– О, государь, с какой радостью увидели бы мы вас опять на троне Франции! Ведь возвратились же вы с острова Эльба!

– В такой жизни, как моя, подобные страницы не повторяются, – покачивая головою, возразил император. – Кроме того, я начинаю думать, что для блага Все ленной было бы лучше, чтобы я умер здесь… чтобы император народов сложил здесь голову, как Иисус на Голгофе… Это была бы смерть прекрасная, Сарранти, а я хочу и умереть хорошо.

Он сказал эти слова с таким же торжествующим видом, с каким подписывал мирные договоры Маренго и Аустерлица. На Святой Елене под гнетом унижения и горя он опять осознал свой гений.

– Так что же мне делать, государь? – спросил я. – Почему же не угодно вам позволить, чтобы я остался здесь и, как Симон, помогал вам нести ваш крест?

– Нет, Сарранти, повторяю тебе, мне нужен во Франции верный человек, который бы сказал тем из моих верных последователей, которые еще не продались ни Бурбонам, ни иноземцам, чтобы они обо мне больше не думали.

– Но зачем же это, государь?

– Потому что я, как древние римские императоры, кажусь людям каким-то божеством, взирающим на них с высоты своего огненного неба. Ты поедешь к ним и от моего имени скажешь им: «Теперь вспоминайте об императоре только затем, чтобы знать, что он любит и ободряет вас. Но у него есть сын, которого чужие люди воспитывают, может быть, в ненависти к нему, а может быть, только в неведении о его делах. Так думайте только об этом сыне!»

– Да, да, государь, я передам им это!

– Но при этом ты должен прибавить: «Вы можете рисковать его детским покоем только в случае такого заговора, в успехе которого вы будете уверены».

– Государь, я передам и это!

– Объясните им, Сарранти, что в этом моя главная воля, мое политическое завещание. Скажите им, что я серьезно и раз и навсегда отказался от престола, но отказался только в пользу моего сына.

– Слушаю, ваше величество.

– И вот еще одно обстоятельство, которое может быть полезно для тех, кто захочет вырвать его из рук австрийцев. Слушай и запомни…

– Какое именно, государь?

– Сын мой живет теперь в одном лье от Вены, в замке, в котором сам я жил два раза. В первый раз это было в 1805 году после Аустерлица; во второй – в 1809 году после Ваграма. На этот раз я прожил там целых три месяца… Он живет в правом флигеле, который я тогда выбрал для своего частного жилого помещения… Странно!.. Но это может быть и так!.. Его спальня, может быть, устроена в той самой комнате, в которой спал и я… Вы это там хорошенько разузнайте…

– Слушаю, государь.

– И нужно это вот почему: я очень любил тогда гулять рано по утрам, а иногда и поздно ночью по саду замка. Но для того, чтобы пройти туда, приходилось идти через аппартаменты и приемные, в которых вечно толпились придворные и просители. Чтобы избавиться от них, я устроил потайную дверь на лестницу, но делали ее не архитекторы, а мои гениальные офицеры. Она проделана в уборной комнате и замаскирована большим зеркалом. Стоит нажать один из выступов резьбы в раме, она отпирается и открывается ход на лестницу, которая ведет в маленькую оранжерею, а оттуда – в сад. Так понимаешь, Сарранти? Сына моего стерегут, разумеется, и день, и ночь; но, может быть, ему удастся бежать через эту дверь, добраться до парка, где его ста нут ждать преданные люди, а оттуда с ними – на границу.

– Да, да, понимаю, государь!

– Вот тебе план замка Шенбрунн. Я начертил его сам сегодня ночью. Флигель, в котором я жил, нанесен здесь во всех подробностях: спальня, кабинет, уборная… Вот они, а вот и рисунок зеркала. Выпуклость, на которую надо нажать, – вот здесь. План этот подписан мною. Постарайся скрыть его от английских шпионов.

– Будьте спокойны, ваше величество. Им придется скорее убить меня, чем получить этот план.

– Нет, ты постарайся остаться жив и не выдать плана. Это будет гораздо лучше!.. Постой!.. Это еще не все…