Мое второе Я

Зойка посмотрела на руку – подарок неожиданный, но не очень желанный, вот если бы новые кроссовки, а то в старых носки и подошвы стерлись, да и жмут сильно. Ну и кисточки новые нужны, а то уже рисовать нечем.

– Папа, я его потеряю и цепочку тоже могу потерять, – сказала она жалостливо, будто уже потеряла.

– Ты не обязана все это носить, просто пусть у тебя лежит, о маме напоминает. – Он шмыгнул носом и отвел глаза в сторону.

Зойка поняла – он уже выпил, значит, скоро добавит, а потом спать ляжет. Ей стало одиноко и обидно. Но не так обидно, как раньше. После того как она поняла причину его пьянства, она его жалела. Но как он сам не понимает – он же школьный учитель и должен всем пример подавать? А тут какой пример? Наверное, все это было написано на лице Зойки, потому что Степан Сергеевич бросил на нее виноватый взгляд и, покашливая в кулак, произнес:

– Я утречком к мамке твоей ходил, с твоим днем рождения поздравил.

– Спасибо…

– Ну, прячь свое наследство, будешь доставать и маму вспоминать.

– Я маму и так помню, – огрызнулась Зойка и завернула украшения в марлю – не любила она, когда отец даже чуть-чуть пил.

Зойка помнила и маму и бабушку, они просто жили в ее сердце, и память о них с каждым годом все более наполнялась жалостью и сожалением – отношения в семье были напряженными, и обе женщины ушли, оставив после себя привкус недосказанности и нелепости.

Мамины украшения жили в глубинах шкафа, они и сейчас были там – не могла Зоя ни цепочки надеть, ни кольца, а потом наступило время для первого обручального. Зойка недолго его носила – брак с Алексеем продержался год и месяц, а фактически и того меньше, а кольцо до развода не дожило: Алексей сдал его в ломбард, чтобы было на что пойти с дружками в кабак. Сдал хитрым образом – спрятал куда-то, и Зоя решила, что она его потеряла. Выходя замуж за Сашу, она остановила свой выбор на широком кольце из золота и эмали авторской работы, а Сашка – на тоненьком и без эмали. Кольца эти безмерно удивили Сашкиных родителей – по их мнению, кольца должны быть одинаковыми.

– Это плохая примета. – Анна Павловна вскинула тонко выщипанные брови и перевела взгляд на молодых.

– Мамочка, это все суеверия, ты же умница, философ. – Саша поцеловал Анну Павловну в пергаментный, с синими прожилками висок.

Но Анна Павловна занервничала не на шутку. Она в задумчивости опустилась на диван, на котором сиживал в подгузниках еще Сашкин дед по отцовской линии, и застыла в горемычной позе – видимо, гибель марксистско-ленинской философии, а с ней и Коммунистической партии кардинально повернула ее мировоззрение в сторону мистицизма. Надо же чем-то заполнять образовавшуюся пустоту.

– Аня, ну что ты в самом деле? – Муж погладил ее по плечу. – Времена меняются…

– Петенька, – она строго посмотрела на мужа, – времена, но не традиции. Традиции нарушать нельзя, не к добру это, – ее голос дрогнул, и она поджала тонкие, выцветшие губы, не знавшие другой помады, кроме гигиенической.

Но молодые не только эту традицию нарушили – они не пригласили гостей, а просто рванули на недельку в Грецию. Анна Павловна и тут расстроилась, но Саша снова поцеловал ее в висок и напомнил, что у них обоих это второй брак.

– Да, да… – И Анна Павловна снова застыла в той же горемычной позе – поводов посидеть за столом становилось все меньше.

* * *

– Говоришь, золота нет? – враждебным тоном произнес Вонючка. – А у нас другая информация.

– Вас обманули, – процедил Саша сквозь зубы.

– Меня никто не может обмануть, слышишь, ты? – Вонючка легонько шлепнул его по коротко стриженному затылку. – И учти, меня лучше не злить.

– Я не хочу вас злить, я говорю…

Саша не закончил фразы – Вонючка поднял кулак и с силой опустил его на Сашкин затылок. Сашка стукнулся носом о пол и вскрикнул, а по паркету потекла тоненькая струйка крови.

– Саша! – Зойка сорвалась с дивана.

– Сидеть!

Пылая негодованием, Зойка сцепила кулаки и села. Вонючка поднялся и пнул Сашу ботинком в бедро.

– Даже не думай обмануть меня, – он наклонился над ним. – Мы сейчас тут все перевернем. Храни вас бог, если что-то найдем. Ты понял?!

Снова удар ногой, снова «гых!». Саша дернулся, изогнулся и громко хлюпнул носом.

– Не бейте его! – Зойка вскочила, но ее тут же толкнули обратно.

Вонючка направил на нее указательный палец:

– Заткнись или…

– Что – или?! – завопила Зойка. – Вы ж видите, у него кровь хлещет!

– Ничего, в человеке девять литров крови. Эй, дайте тряпку! Из него течет, как из крана! – Вонючка нетерпеливо взмахнул рукой.

Один из бандитов, стоящий возле холодильника, бросился к рулону бумажных полотенец, прикрепленных к стене, оторвал кусок и сунул Саше под нос.

«Вонючка грязная», – вертелось в Зойкиной голове – надо же было о чем-то думать, чтоб, глядя на кровь, растекающуюся по полу и пятнами проступающую на полотенцах, не сойти с ума.

И тут перед Зойкиными глазами, будто из-под земли, выскочил другой Вонючка – педофил из детектива, который она иллюстрировала. Как-то само собой книжный Вонючка перетек в стоящего перед ней грабителя, и Зойка, прикусив губу, подняла глаза на маску.