Мое преступление

– Это – сэр Роджер Масгрейв, – сказал он, указывая на человека с вытянутым лицом и в черном напудренном парике. – Он был одним из самых низких лжецов и самых отъявленных мерзавцев эпохи Вильгельма Оранского, когда негодяи процветали; он предал двух королей и, скорее всего, убил двух жен. А вот его отец, сэр Роберт, рыцарь исключительной честности. Здесь вы видите его сына, сэра Джеймса, одного из благороднейших якобитских мучеников и одного из первых, кто стал жертвовать деньги Церкви и беднякам. Так ли уж важно, что дом Масгрейвов, его могущество, честь, влияние один достойный человек получает от другого достойного человека через мерзавца? Эдуард I хорошо правил Англией. Эдуард III покрыл Англию славой. Однако вторая слава произошла из первой через посредничество Эдуарда II, человека бесчестного и скудоумного, который лебезил перед Гавестоном и бежал от Брюса. Поверьте мне, мистер Гренби, величие знатных семейств и история – это нечто большее, нежели случайные люди, которым довелось сыграть свою роль, которой они, возможно, не заслужили. В нашем роду наследство передавалось от отца к сыну, и так будет продолжаться и далее. Вы можете быть уверены, джентльмены, и уверить моего сына, что я не оставлю свои деньги кошачьему приюту. Масгрейвы будут наследовать Масгрейвам до самого Судного дня.

– Да, – задумчиво отозвался отец Браун, – я понимаю, что вы имеете в виду.

– Мы же будем только рады, – добавил юрист, – порадовать вашего сына этим известием.

– Порадуйте, – степенно промолвил баронет. – Он может быть совершенно уверен, что получит замок, титул, земли и деньги. Ко всему этому прилагается лишь одно незначительное и довольно личное дополнение. Ни при каких обстоятельствах, пока я жив, я не стану говорить с ним.

Юрист смотрел на него все так же почтительно, но теперь к почтению примешалось изумление.

– Но позвольте, что же такое он…

– Я имею честь быть джентльменом, не состоящим на государственной службе и живущим уединенно, – сказал Масгрейв, – а также держателем ценного имущества. Мой же сын совершил нечто столь ужасное, что более не может называться… не джентльменом даже, а человеком. На его совести – худшее преступление в мире. Вы помните, что сказал Дуглас, когда Мармион, будучи у него в гостях, предложил ему рукопожатие?

– Да, – ответил отец Браун.

– «Мои поля, мой дом – во власти короля, – процитировал Масгрейв, – кого угодно может он отправить гостем в Танталлон, будь то хоть герцог, хоть плебей, король – хозяин этих стен, но властью над рукой моей не обладает сюзерен»[46].

С этими словами он развернулся и проводил недоумевающих гостей в ту комнату, из которой они пришли.

– Надеюсь, вы немного отдохнете здесь, – так же спокойно продолжил он. – Если у вас нет срочных дел, я был бы рад предоставить вам ночлег в замке.

– Спасибо, сэр Джон, – глухо сказал священник, – но я думаю, мы лучше пойдем.

– Я немедля прикажу опустить мост, – отозвался баронет, и вскоре огромное и безумно старинное сооружение натужно заскрипело на весь замок, словно жернова гигантской мельницы.

Каким бы ржавым ни был мост, на сей раз он благополучно опустился, и вскоре они уже снова стояли на поросшем травой берегу рва снаружи замка.

Гренби содрогнулся.

– Что же, черт возьми, натворил его сын? – воскликнул он.

Отец Браун ничего не ответил. Но когда они снова забрались в машину, прибыли в деревеньку под названием Грейстоунз, расположенную неподалеку, и вышли у гостиницы «Семь звезд», юрист с некоторым удивлением выяснил, что отец Браун не намерен продолжать путешествие, а напротив, собирается остаться здесь.

– Я не могу это так оставить, – мрачно заявил он. – Машина мне не нужна, и, полагаю, совершенно естественно, что вы отправитесь в ней обратно. Вы получили ответ на свой вопрос, ведь он заключался всего лишь в том, можно ли одалживать деньги вашей фирмы на реализацию проектов молодого Масгрейва. Однако я не получил ответа на вопрос, мучающий меня: насколько этот человек подходит Бетти в качестве мужа. Я должен выяснить, действительно ли он совершил нечто ужасное или это бредовая идея старого безумца.

– Но если вы хотите выяснить правду о нем, – возразил юрист, – почему бы вам не отправиться к нему? Зачем торчать в этой богом забытой дыре, куда он вряд ли когда-нибудь явится?

– А что толку мне отправляться к нему? – парировал его собеседник. – Нет никакого смысла в том, чтобы подойти к модно одетому молодому человеку на Бонд-стрит[47] со словами: «Простите, а вы правда совершили нечто столь ужасное, что более недостойны называться человеком?» Если он настолько порочен, что и правда нечто подобное совершил, ему достанет порочности отрицать это. А нам даже неведомо, что это за деяние. Нет, существует человек, который не только знает, что произошло, но в порыве благородной эксцентричности может рассказать об этом. Пока что я собираюсь держаться неподалеку от него.