Мое преступление

– Нет, – бросил Гренби, – к нам пришел его сын, капитан Масгрейв. Но старик имеет немалое отношение к делу, а я его совсем не знаю, в этом и суть. Послушайте, дело, как я уже сказал, конфиденциальное, но я могу довериться вам.

Он понизил голос и увлек приятеля в относительно безлюдную боковую галерею, где были представлены изображения различных предметов.

– Юный Масгрейв, – сказал он, – хочет получить у нас крупную сумму денег под post obit[41] его старого отца, живущего в Нортумберленде. Старику уже далеко за семьдесят, так что он определенно obit рано или поздно; но как обстоят дела с post, так сказать? Что станется с его деньгами, замками, всеми этими решетками и прочим добром? Это очень хорошее старинное имущество, и оно немало стоит, но, как ни странно, в состав майората[42] оно не входит. Вот в таком мы положении. Вопрос, как у персонажа Диккенса: а как старичок, не противится?[43]

– И если он не противится, то вы и подавно не станете, – подытожил отец Браун. – Нет, боюсь, я не могу вам помочь. Я никогда не встречался с сэром Джоном Масгрейвом, как я понимаю, в последнее время с ним вообще мало кто встречался. Но представляется вполне очевидным, что вы имеете право получить от него ответ на этот вопрос прежде, чем одолжить молодому джентльмену деньги вашей фирмы. А молодой джентльмен похож на человека, которого могут лишить наследства?

– Ну, это сомнительно, – ответил его собеседник. – Он очень популярен, умен, имеет большой вес в обществе, но при этом довольно много времени проводит за границей и какое-то время был журналистом.

– Что ж, – сказал отец Браун, – это не преступление. По крайней мере, не всегда.

– Да что за чушь! – резко ответил Гренби. – Вы понимаете, о чем я. Он перекати-поле, побывал и журналистом, и актером, и лекции читал, и все такое. Я бы хотел быть более уверен… А, вот и он.

И адвокат, до того нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу в безлюдной галерее, резко развернулся и бегом бросился обратно, завидев высокого элегантного мужчину с короткими волосами и экзотической бородкой.

Эти двое пошли дальше, беседуя, и какое-то время отец Браун провожал их взглядом, близоруко щурясь. Однако его внимание привлекло появление Бетти, его племянницы, запыхавшейся и возбужденной. К вящему удивлению отца Брауна, она потащила его обратно в галерею и усадила на пуф, который возвышался посреди пустого пространства, будто остров в океане.

– Я должна вам кое-что рассказать, – заявила она. – Это так глупо, что больше никто не в состоянии понять.

– Признаться, я обескуражен, – сказал отец Браун. – Это не по поводу того, о чем со мной пыталась говорить ваша матушка? Помолвка, переговоры… Я так понял, речь вовсе не о том, что называют переговорами военные историки.

– Вы знаете, что она хочет обручить меня с капитаном Масгрейвом? – выпалила Бетти.

– До сих пор не знал, – смиренно отвечал отец Браун. – Однако капитан Масгрейв в последнее время в центре внимания, как я посмотрю.

– Мы, конечно, очень бедны, – продолжала девушка, – и делу не поможешь, твердя, что бедность не порок.

– А вы не хотите выходить за него? – спросил отец Браун, глядя на нее из-под полуопущенных век.

Она нахмурилась, разглядывая пол, и ответила, понизив голос:

– Я думала, что хочу. Или это сейчас я думаю, будто думала, что хочу. Но только что я испытала потрясение.

– Так расскажите же об этом.

– Я услышала, как он смеется, – заявила Бетти.

– С веселыми людьми приятнее общаться, – ответил отец Браун.

– Вы не понимаете, – возразила девушка. – Он ни с кем не общался. В том и дело, что никакого общения не было. – Немного помолчав, она решительно продолжила: – Я приехала сюда довольно рано и увидела его. Он сидел совсем один посреди той галереи, где представлено новое искусство; тогда там никого не было. Он не знал, что я поблизости, и он смеялся.

– Ну, в этом нет ничего удивительного, – сказал отец Браун. – Я сам не искусствовед, но если рассматривать все эти картины в целом…

– Вы все еще не понимаете! – почти гневно воскликнула она. – И близко ничего подобного не было. Он и не смотрел на картины. Он уставился в потолок, но казалось, что взор его обращен в глубину его собственной души, и он смеялся так, что у меня кровь застыла в жилах.

Священник поднялся и принялся расхаживать взад-вперед, заложив руки за спину.

– В делах такого сорта не следует принимать поспешных решений, – начал он. – Существует две категории мужчин… Впрочем, вряд ли мы сейчас сможем обсудить этого человека, потому что он идет сюда.

Капитан Масгрейв стремительно вошел и быстро пересек галерею. На лице его сияла улыбка. За ним следовал Гренби, юрист, и на его лице, помимо официального выражения, читались удовлетворенность и облегчение.