Модноверие

В дом заходить не стали. Оказалось, что за ним, невидимый для посторонних глаз, разбит большой походный шатер — тент с противомоскитной сеткой, под которым стояли сколоченные из толстых бревен скамьи и большой дубовый стол. За столом расположилась княжья дружина — человек десять крепких мужиков в камуфляже — и длинноволосый седой старик в белой вышиванке. Добробой, одетый в спортивный костюм — Светомысл заметил, что вместо адидасовского трилистника на нем была вышита руна «Одал», — прошел и грузно сел во главе стола, махнув гостю рукой — садись, мол, не стесняйся.

Егорка поискал глазами, где бы ему сесть, но не нашел. Дружинники делали вид, что не замечают никакого гостя. Один только старик в вышиванке смотрел на него пристально, не мигая, круглыми, как у совы глазами, и под этим взглядом Егорке стало очень неуютно.

— Вот, — сказал Добробой гулким голосом, — приехал к нам, значит, человек из Москвы. Не обманули москвичи. Есть, значит, и у них яйца.

Дружина с готовностью заржала. Егорка не очень понял княжеский юмор, но отметил, что атмосфера за столом мгновенно разрядилась. Один из дружинников даже подтолкнул соседа бедром и немного подвинулся на скамье.

— Садись, Москва.

— Спа… — начал было Егорка и осекся. Как принято здороваться у порубежников, он забыл. Точно не «спасибо», об этом его предупреждали на инструктаже раз двадцать. Порубежники — не столичная хипстота, у которой приветствие «здорово, старый перун» ничего, кроме идиотских ухмылок, не вызывает. Здесь за такое могут и в хрюк втереть. И базар следует фильтровать не менее внимательно, чем с урками на зоне. Скажешь неосторожно «спасибо», сразу же прикопаются — а что это за бог такой, который спасать должен? А не тот ли, которому попы на гелендвагенах кланяться заставляют? А может, ты сам, того, из рабов божьих будешь? Нет? А чем докажешь? Ну и так далее…

— Здравия, — сказал он и сел на освободившееся место. Ему тут же пододвинули тарелку, положили на нее два шампура с вкусно пахнущим мясом и налили в пластиковый стаканчик уже знакомого огуречного меда.

— Вот, Жирослав, — князь внимательно поглядел на старика в вышиванке, — ты хотел что-то сказать нашему гостю. Так говори, другого времени не будет.

Старик прокашлялся, решительно отодвинул тарелку и вытянул в сторону Егорки длинный желтый палец.

— Я тоби дещо розповим, — проговорил он сильным, молодым и слегка дергающимся голосом, странно не вязавшимся с его внешностью. — А ти слухай и запамятовувай, я двичи повторювати не стану.

Гридень Светомысл с ужасом понял, что понимает в лучшем случае треть из того, что произносит старик. Причем то, что он понимал, было как раз не очень важно, а самое главное от него ускользало. Дождавшись, пока Жирослав прервется, чтобы отхлебнуть из пластикового стаканчика, Егорка замахал руками.

— Князь, я же ни бельмеса не понимаю! Он по-русски не может, что ли?

— Песьей мовой не размовляю, — с достоинством ответил седой.

— Видишь, гридень, — Добробой подмигнул Егорке, — какой он у нас упрямый? Они там все такие, Жирослав еще не самый упертый.

— Ваша мова — ординская, — огрызнулся Жирослав. — Вам ее татарва да мокша навязали. Мне, волхву, на ней говорить — ганьба.

— А перевести никто не может? — уныло спросил Егорка.

— Я могу, — дружинник, сидевший напротив Светомысла, широко улыбнулся. — Но тебе не понравится.

— Потерплю как-нибудь.

— Он говорит, вы там в своей Орде не родноверы никакие, а собачье говно. Рабы сам понимаешь кого, и вместо мозгов у вас — вата. Монголы вас триста лет употребляли, теперь у вас гены наполовину татарские, наполовину мордовские. И то, что вы себя там, в Москве, родноверами называете — так только славное имя Рода поганите…

— Да что он гонит? — возмутился Светомысл. — Да я эту пургу в любом хохляцком паблике сто раз читал, стоило ради этого меня сюда посылать?

Дружинник скорчил удивленную рожу.

— А от меня ты чего хочешь? Что волхв сказал, то я тебе и перетолмачиваю.

Жирослав забормотал что-то на своем полупонятном языке.

— Он говорит, что это было необходимое вступление, — перевел дружинник и икнул. — Что его надо произносить перед каждым разговором с кацапом. А тот разговор, ради которого ты приехал, — будет у вас с глазу на глаз.

— А как же я пойму?..

Не обратив внимания на последнюю реплику, Жирослав резко поднялся, едва не столкнув со скамьи сидевшего рядом дружинника. Повелительно махнул Егорке рукой — иди за мной.

Егорка с трудом вылез из-за стола и поплелся за волхвом.

Отошли далеко — так, что даже богатырский гогот княжьей дружины был едва слышен за стрекотом кузнечиков и кваканьем лягушек. Убедившись, что их никто не видит, Жирослав схватил себя за длинные седые космы и рванул вверх и назад. Обнажился гладко выбритый потный череп. Жирославу без парика было лет тридцать пять.

— Фу, мля, — сказал волхв на чистом русском языке, брезгливо тряся париком. — Он же еще и меньше на размер, прикинь?

— Конспирация, — понимающе кивнул Егорка.

— Хренация! Реквизиторы чертовы… Ладно, времени мало, так что давай по делу.

4