Читаем Многослов-2, или Записки офигевшего человека полностью

Для того чтобы журналистика приобрела тот вид, который имеет нынче, надо было изобрести бумагу. Это сделал настоящий китаец по имени Цай Лунь. А знаете ли вы, кем работал изобретатель бумаги? Евнухом. Не надо обладать особой фантазией, чтобы представить, какая должна быть тоскливая жизнь у евнуха: всю жизнь терпеть танталовы муки – видеть воду и не напиться. Я думаю, что именно от тоски Цай Лунь и изобрел бумагу, чтобы потом на этом изобретении тоскующего евнуха и были написаны величайшие книги и доносы, философские произведения, меняющие наши представления о мире, и миллиарды любовных записок, меняющие жизнь людей. Правда, после изобретения бумаги ему были пожалованы титул и богатство.

Бумагу изобрел евнух. Первый алфавит остался только на надгробных плитах. Такие вот символы – метафоры лежат в основе журналистики и литературы.

Есть бумага. Есть письменность. Пора изобретать печатный станок. Правильно: мы называем первопечатником Федорова, они – Гуттенберга. Правда, Гуттенберг напечатал книгу почти на сто лет раньше Федорова, и как могло случиться, что за целый век изобретение Гуттенберга до России не дошло, – не ясно. Ну и не важно: дороги в России плохие, к тому же «мы ленивы и нелюбопытны», поэтому будем считать первопечатником Федорова. Ну, право слово, обидно, что печатный станок изобрели не в нашей книжной и очень духовной России. Так что пусть первым будет Федоров, тем более он памятником стоит, каждый может глянуть при желании.

А вот с изобретением Гуттенберга произошла история весьма, доложу я вам, мистического свойства. История, вкратце, такая: как и большинству гениев, Гуттенбергу всегда не хватало денег. И он их одолжил у человека, которого по некоторым источникам звали доктор Фуст, а по другим – внимание! – доктор Фауст.

Этот самый Фуст (или Фауст) в один не прекрасный момент потребовал деньги обратно. Гуттенберг был слишком занят своим изобретением, и ему пришлось отдать доктору свой станок. Поэтому, строго говоря, первую книгу выпустил не сам Гуттенберг, а доктор Фуст (или Фауст).

Известно, что герой великого произведения Гете – доктор Иоганн Фауст – лицо историческое, то ли шарлатан, то ли естествоиспытатель. Но мог ли Гете не знать о докторе Фаусте, который издал первую книгу? Так ли уж случайно, что человек, который хотел остановить мгновение, носит имя того, кто напечатал первую книгу? Ведь что такое книга, как не остановленное мгновение? Ну разве не мистическая история?

Письменность есть, бумага есть, печатный станок изобрели – надо начинать чего-нибудь издавать. Нет, необходимо еще назвать то, что будем издавать. Газету назвали в честь мелкой монеты «gazzetta» – за нее в Венеции можно было купить первые, еще рукописные, газеты. (Как говорят футбольные комментаторы, «для любителей статистики сообщу», что первая газета появилась именно в Венеции в 1563 году.) Опять же, не хочу сказать ничего дурного или намекнуть на что-нибудь нехорошее, но как не увидеть символа в том, что столь знакомое нам слово «газета» переводится не как… я не знаю… смысл, или гражданская позиция… или, на худой конец, – собрание мнений… Нет, газета – это не что иное, как мелкая, разменная монета.

Правда, с происхождением слова «журнал», которое и породило сам термин «журналистика», все-таки дела обстоят получше. Тоже не особо возвышенно, но зато и не унизительно. Происходит от французского слова «jour», что значит «день». Кстати, слова «дежурный» и «журнал» имеют одно происхождение, что и символично, и приятно.

Теперь поглядим, откуда взялись другие, несомненно важные для журналистики слова. Название самого уважаемого в журналистике жанра – «публицистика» – происходит от того же самого латинского слова «publicus», что и собственно слово «публика». Поэтому можно смело утверждать, что первыми известными истории публицистами были ораторы в Древней Греции и Древнем Риме. Причем, если в Древней Греции публицисты-ораторы все как-то больше философствовали, то в Древнем Риме были вполне такие конкретные ораторы, которые изобличали своих политических врагов, а также объясняли желающим, как жить правильно. То есть публицисты-ораторы Древнего Рима от наших публицистов ничем принципиально не отличались.

Кстати говоря, слово «оратор» происходит вовсе даже не от того глагола, про который вы подумали, а от латинского слова «orare», что означает «говорить, излагать». Однако признаемся, что знатоков латинского языка у нас не так-то и много, и то, что мы убеждены: мол, оратор – это тот, кто орет (а вовсе даже не тот, кто излагает), в нашем разговоре не так уж и неверно. Потому что журналист – это вот именно тот, кто орет, журналист – это тот, кто хочет докричаться до людей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология