Многорукий бог далайна

А дела в стране шли неважно, и решений приходилось принимать много. На севере не утихала война. Там были братья, среди которых, кажется, вовсе не осталось земледельцев, а одни цэрэги: оборванные, плохо обученные и скверно вооружённые, но голодные и потому неукротимо лезущие вперёд. С такими соседями война не могла не вспыхнуть. Когда вместо огненного болота в одночасье образовалось три сухих оройхона, оба государства немедленно попытались присвоить их. До этого земли северо-западного угла числились за изгоями, и, хотя на сухой полосе никто не жил, но стояла застава, не пускавшая через болото противника. Орда братьев буквально смела заставу, Жужигчин погиб во время бегства, и с тех пор в углу продолжалось бесконечное сражение, словно воскресли и вцепились друг в друга сказочные Ёр и Гур. Туда уходили силы страны, там был контужен Суварг, оттуда исходило зло. Война не давала заняться иными делами, которых тоже немало скопилось. Народ начинает проявлять недовольство. Когда они просились сюда, когда клянчили землю, то обещали всё, что угодно, а теперь возомнили себя хозяевами, и налоги, далеко не такие большие, как у вана, приходится брать силой. Плюс к тому – свары между переселенцами с юга и беглыми общинниками. Да ещё и неурожай, пришедшийся на последний год.

Хорошо хоть на границе с ваном всё спокойно. Сосед стерпел потерю земель, а скорее всего, слишком втянут в войну с общинниками – говорят, там заваруха ещё круче здешней. Надо бы это использовать: договориться и вместе ударить по братьям. Хотя что потом делать с покорённой страной, уже сейчас больше похожей на гнилой труп, способный заразить весь мир? Жаль, никто не придумал шавара для целой страны.

Ээтгон поёжился. Какие мысли стали приходить в голову! Вряд ли они понравились бы Чаарлаху, хотя считается, что так и должен думать правитель. Многие, кстати, так и думают. Особенно южный наместник – Боройгал. Зачем Суварг назначил его? Говорил, что хочет сохранить устоявшийся порядок… но зачем же возвышать палача? И вот теперь ему доносят, что Боройгал завёл темницу и ночами пытает людей. Такого в свободной стране быть не должно, но нет времени заняться сомнительным наместником. Главное, что харвах поступает с юга вовремя, и, когда речь зашла о том, что надо бы самим наладить изготовление ухэров, то именно Боройгал вызвался строить мастерские у себя. Все были довольны, и никто не подумал, что же они делают. Решили, что работать в мастерских будут только добровольцы. Но много ли найдётся желающих в обмен на вкусную кормёжку и алдан-шавар варить нойт? Значит, придётся посылать преступников… и получается, что он своими руками создаёт каторгу, которую так ненавидел и боялся в прошлой жизни.

Ээтгон заскрипел зубами от бессильной злости на самого себя. Ну уж этого он не допустит! Хватит с людей и одного налога на харвах. Каторги не будет, как бы этого ни требовала безопасность страны. Он сегодня же, сейчас же, пойдёт проверять, как идёт строительство мастерских, а в первую очередь – свободны ли помещения в алдан-шаваре или там опять живут чьи-то родственники и готов ли запас продуктов – страна велика, а туйван растёт лишь на двух оройхонах, остальные края ещё слишком молоды. Пусть лучше без вина останутся солдаты и даже он сам, но макальщики должны иметь всё.

Откладывать принятые решения Ээтгон не любил. Предупредив охрану, чтобы через час она была готова к походу, Ээтгон вышел из алдан-шавара. Прежде надо сказать о своем намерении Суваргу, который хотя и лежит безразличный ко всему на свете, но всё же остаётся главой государства.

Оройхон, на котором находилась ставка правительства, ничем особо не выделялся. Алдан-шавар здесь был точно такой же, как на любом недавно обжитом оройхоне. Лишь большущая дверь изменяла его первозданный облик. А вокруг лежали ничем не примечательные поля, поднимались привычные тэсэги.

У выхода Ээтгон внутренне сжался. Он знал, что сейчас произойдёт.

Едва он появился на воздухе, как сморщенная карлица, грязная и оборванная, поднялась с земли и закричала тонким тягучим голосом:

– Адонт схва-атил Шаарана!

Уже полгода этот крик преследовал его. Когда впервые уродина появилась у его дома и прокричала эти слова, Ээтгон подозвал её и попытался выяснить, что случилось. Но дура оказалась неспособной хоть что-нибудь объяснить. Она лишь махала рукой: «Там!» – и требовала: «Идём!»

Ээтгон разузнал, что Ай действительно последний год бродяжничала вместе с Шоораном, одновременно с ним исчезала и появлялась, но это ничуть не помогло ему. В конце концов, что он может сделать? Даже если Шооран действительно схвачен каким-то одонтом, что же, из-за сказителя начинать войну с сильнейшим соседом? К тому же, скорее всего, Шоорана уже нет в живых. Только как это объяснить пустоглазой упрямице? Она караулила его у входа, тащилась вслед за конвоем на пылающий войной север, ждала, пока он разбирал споры между склочными земледельцами, и время от времени заунывно повторяла призыв:

– Адонт схва-атил Шаарана!