Много на земле дорог

— А он, Лизунчик, вероятно, не догадывается о высоких идейных побуждениях этого юнца, — с усмешкой в голосе сказал Владимир Николаевич.

— Но Костя же объяснил ему?

— Не знаю. А виноват во всем этом, вероятно, я. В городе я встретился с одним товарищем из той газеты… и не удержался — сказал, что в статье их корреспондента много ложного. В школе была кража. Это меняет положение.

— Сказал и не объяснил, как это случилось?! — изумленно переспросила Елизавета Петровна. — Я не понимаю тебя, Володя…

— Признаюсь, Лизочек, у меня не было желания оправдывать этого влюбленного в тебя сосунка.

— Значит, ты это сделал из ревности?! — возмутилась Елизавета Петровна и торопливо спустила с постели босые ноги. Вскочив, она стала одеваться. — Пойду к Илье Ильичу, объясню все…

— Никуда ты, больная, не пойдешь! — Владимир Николаевич поднял ее на руки, уложил в постель.

Елизавета Петровна решила схитрить: она сделала вид, что успокоилась, но, когда муж пообедал и отправился на работу, оделась и потихоньку от свекрови ушла в школу.

Войдя в кабинет директора Елизавета Петровна почувствовала такую слабость, что сразу же опустилась на диван и закрыла глаза рукой.

Илья Ильич подошел к ней, положил на плечо руку, заботливо спросил:

— Что с тобой, Лиза? Зачем пришла? Лежать тебе надо…

Елизавета Петровна отняла руку от лица и, тяжело дыша, спросила:

— Что тут случилось… с Костей?

Илья Ильич начал рассказывать, но Елизавета Петровна перебила его:

— Все это я знала, Илья Ильич. Поймите, Костя сделал это не из личных выгод. Кража произошла в тот самый день, когда в школу явился корреспондент. Костя надеялся, что ботинки и деньги кто-то спрятал просто ради шутки. А во-вторых, разве вы не знаете Костю?! Он решил, что статья эта поможет другим школам в воспитании учащихся. И теперь, я знаю, он не откажется от начатого дела. Да и как можно отказаться? Ведь плохой поступок одного ученика не должен отразиться на хороших стремлениях всего коллектива.

Илья Ильич слушал ее стоя.

Он молчал, но Елизавета Петровна догадывалась, о чем он думал.

Она помнила Илью Ильича еще с пятого класса. Бывало, вызовет Лизу к доске, она растеряется, начнет говорить невпопад, все вокруг да около. Илья Ильич хмурится, смотрит страдальческим взглядом. Но вот ученица находит главное, отвечает увереннее. Учитель успокаивается, в черных глазах, маленьких и острых, угадывается одобрение.

Вот и теперь Илья Ильич смотрит в глаза Елизавете Петровне, и на его лбу разглаживаются морщинки.

— Я рад, Лиза, очень рад, что Костя оказался честным дураком. Но вокруг этого дела подняли шум, и теперь вряд ли можно что-нибудь исправить. Знают об этой истории в редакции, в райкоме комсомола, в школе. Я убежден, что корреспонденту газеты так это не пройдет. — Илья Ильич безнадежно махнул рукой. — Ну и дурной парень! Нужно же такое придумать! Как теперь спасать его, ума не приложу. А мне — ни слова. Я его казню, а он молча голову на плаху…

Илья Ильич от волнения забегал взад-вперед по комнате, а Елизавета Петровна снова прижала ладонь к глазам, пытаясь отогнать пляшущие в глазах круги, унять головокружение.

Она вспоминала то смертельную бледность Костиного лица при встречах с ней, то его пылающие щеки. Было так много трогательного в его юношеском чувстве. И она представила себе, сколько же пришлось ему пережить за последнее время: смерть единственно близкого человека, неудачную любовь и теперь вот это…

Ее удивил поступок Владимира Николаевича. Из-за нелепой ревности он доставил столько неприятного Косте, ей, Илье Ильичу и всей школе. Но она любила мужа и сразу же простила его.

16

Ганька, сокращая путь, огородами пробрался к Костиному дому, заглянул в окно.

Костя сидел за столом и что-то писал.

Ганька открыл дверь в кухню, спросил:

— Костя, я войду?

— Входи, — отозвался Костя, отодвинув бумагу и поднявшись навстречу Ганьке.

Тот приблизился к нему, переступил с ноги на ногу и с отчаянием сказал:

— Костя! Это я взял у Женьки ботинки и деньги. Костя изумленно взглянул в лицо мальчика:

— Ты?

— Я не украл. Я пошутил. Спрятал. Я не знал, что так выйдет…

— Пошутил? Спрятал?.. Почему же ты сразу не сказал?

Ганька опустил глаза и молчал.

— Глупый ты человек! — сказал Костя с сожалением. — Такое дело из-за тебя провалили! Что мне теперь с тобой делать?

— Скажи, Костя, Илье Ильичу.

— «Скажи»! Да разве в этом дело? Где ботинки?

Ганька растерялся.

— Где ботинки, спрашиваю! — закричал Костя.

— Я… они… Я потерял их.

— Где потерял?

— Потерял, и всё. Виноват. Наказывай. Больше ничего говорить не буду. А ты Илье Ильичу сам скажи. Я боюсь.

Костя сердито глянул на Ганьку и, не удостоив его ответом, повернулся к нему спиной.

Ганька потоптался на месте и медленно пошел к двери.

— Зайдешь ко мне после девяти, — по-прежнему не глядя на Ганьку, сказал Костя и, вспомнив, что в это время у него собираются десятиклассники, добавил: — Придешь ночевать.

— Хорошо, Костя! — с готовностью ответил Ганька и закрыл за собой дверь.