Много на земле дорог

Не успел Костя разобраться в том, что случилось, как под окнами раздался шум, крики, плач. Около его дома остановилась толпа мальчишек. Они держали за руки Николку Петухова, а тот бился, пытался вырваться и ревел на всю улицу.

Костя вышел из дома. Ребята побежали к нему, стали совать в руки какой-то сверток.

Костя развернул его и увидел старые, грязные ботинки.

— Женькины!.. Он украл!.. Сам сознался! Вор! — кричали мальчишки, показывая на Петухова.

— Ничего не понимаю! — искренне изумился Костя, вспомнив признания Ганьки. — Кто же украл все-таки? Скажите мне толком.

— Я больше не буду! — ревел Николка. — Костя, я никогда… Я бы сам сказал, когда узнал, что на тебя свалили…

— Что?

— Кражу этих ботинок.

Костя улыбнулся: так вот, значит, как они поняли историю с пропажей ботинок и денег.

— Ну, давай рассказывай, как все было, — строго сказал Костя Николке.

И тот, прерывая свой рассказ громким ревом и завываниями, признался во всем.

— Я не с целью грабежа. Я произвел акт мести, — сказал он, и его слова утонули в оглушительном смехе.

Оказывается, Николка Петухов давно враждовал с Женькой. Вражда эта началась с того дня, когда Николка подглядел, как Женька мыл ромашкой голову. Николка стал дразнить Женьку «ромашкой» и разболтал про его причуды своим друзьям.

— Сколько он мне крови после того перепортил! — прорыдал Николка.

И снова его слова покрыл дружный хохот.

— Дурак ваш Женька! — продолжал признания Николка. — Настоящий дурак! Он все берет на себя. «Мы с Костей буфет открываем без продавца», «Мы с Костей организуем вешалку без нянечки»! — передразнил он Женьку, удачно подражая его интонациям. — Тоже старший пионервожатый нашелся! Вот я и решил его прижать. Взял да и спрятал ботинки и деньги. Они в носке левого ботинка. Думал, вот тебе вешалка без нянечки…

Костя просунул руку в носок ботинка. Там действительно лежали деньги.

— А ты что же, Николка, против доверия человеку? Не веришь в честность?

— Не знаю, — всхлипывал Николка.

— А все же, как ты думаешь: может в нашей школе существовать вешалка без нянечки и буфет без продавца? — настаивал Костя.

— Ну, может…

— Я тоже думаю, что может. А ты из-за личной мести забыл про честь школы?

— Я… я… не буду б-больше… Костя, честное пионерское…

Делать больше было нечего. Костя отправил ребят по домам и обещал завтра на общешкольном собрании во всем разобраться.

С говором и смехом ребята двинулись по улице. А Николка все еще вертелся около Кости и ныл до тех пор, пока тот не отвесил «мстителю» легкий подзатыльник.

Костя вернулся домой и долго разглядывал старые Женькины ботинки. С боков на них красовались заплатки, каблуки стоптаны, ободранные носки смешно загнулись.

И только сейчас он разгадал поступок Ганьки.

17

Вечером у Кости собрались десятиклассники. В маленьком домике стало тесно и весело.

Ребята принесли в горницу из сеней скамейку, втащили со двора сосновую плаху, положили ее на два стула.

Когда все расселись, кто-то шутливо сострил:

— Ну вот, теперь и позаседать часок-другой можно. Для начала Костя докладик сделает: «Педагогические воззрения Макаренко и задачи молодежи Веселой Горки».

Все зашумели, засмеялись. Костя смеялся вместе с другими, но думал обеспокоенно: «Как же все-таки мне их на откровенность вызвать?»

— Ребята, — сказал он, — предлагаю вначале что-нибудь спеть. Не знаю, как другие, а я больше всего люблю «Летят перелетные птицы». Эта песня душу переворачивает. Иногда озлюсь я сам на себя, лихо от чего-нибудь станет, надоест Веселая Горка — и запою я «Летят перелетные птицы». И вдруг покажется мне, что час разлуки с родным краем наступил. Аж слеза на глаза набегает. Пою, а сам думаю: «Нет, ни за какие коврижки не променяю я родные места».

Костя взял баян, пробежал пальцами по перламутровым ладам. Серебряные, переливчатые звуки заструились из-под его быстрых пальцев и, кажется, насквозь пронзили душу.

— Слышите? — снова заговорил Костя. — Тут чувствуется и гордость за свою землю, и бескорыстная, вечная любовь к ней, и тоска по неизведанным просторам… А! Да что там говорить — хорошая песня! Бабушка моя тоже любила ее… Я, бывало, пою, а она плачет: «Что ж ты, говорю, баба Саша, плачешь? Это же песня. От песни веселее бывает». А она мне в ответ: «Не та самая дорогая песня, от которой в пляс охота пуститься, а та, которая на жизнь людей заставляет обернуться, душу в человеке пробуждает».

Костя поправил ремень баяна на плече, медленно развел мехи и негромким речитативом начал:

Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой…

Ребята и девочки дружными звонкими голосами грохнули так, что стекла задрожали в старых рамах лазовниковского домика:

Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой…

Десятиклассник Цыганок, прозванный так еще с тех давних времен, когда в классе изучали «Детство» Горького, вскочил и, блестя оливковыми глазами, принялся дирижировать. Он то пригибался, будто собирал что-то с половиц, то, раскинув руки, пытался взлететь.