Мне больно, Олег!

Однажды он сказал, что я готова и вместо того, чтобы, как обычно, положить на живот, подложив подушку под бедра, посадил меня в изголовье кровати, развел руки в стороны, закрепив их у столбиков. Ноги он оставил свободными, но у меня просто не было места для маневра. Я могла стоять на коленях или полулежать, повиснув на цепочках, прикрепленных к наручам. И смотреть на него. В его глаза, в которых сиял восторг предвкушения. Он не стал брать мягкий флоггер, с которым познакомил меня в тот первый раз. Он взял девятихвостую плеть с заплетенными косичками из тонких кожаных лент, и я увидела за секунду перед ударом, как ухнули в черноту его глаза, утонув в расширившихся безднах зрачков.

Успела испугаться, успела почувствовать, как захватывает дух. Успела услышать:

– Смотри на меня! – Жестким холодным тоном.

А потом мою грудь обжег первый удар.

Он забрал мое дыхание, мой крик, застрявший в горле. Один из хвостов плети лег прямо рядом с соском, и тот мгновенно до боли затвердел.

А потом второй удар оставил алый след на животе.

Я скорчилась, пытаясь прикрыть его, но Олег прикрикнул:

– На меня!

И третий лег четко по соскам.

Взглядом глаза в глаза.

Меня будто ошпарили кипятком.

Он бил и бил.

Раз за разом. Боль вспыхивала горячими полосами, ложась на самые уязвимые места. Это было страшно так, что захватывало дух и кружилась голова от ужаса происходящего.

– Разведи ноги.

И один из хвостов захлестнул тонкую кожу внутренней стороны бедер и мазнул по влажному и нежному.

Меня выгнуло дугой, как от оргазма. Но от боли. Молчаливой. Мне так и не удалось закричать, потому что происходящее казалось нереальным, будто сном. Страх и боль… и сладость с жаром.

Они так плотно переплелись, что под конец, когда Олег тяжело дышал, уже едва сдерживаясь, я, кажется…

Нет, мне только кажется… Я же не могла…

Но плеть хлестнула еще раз, и я уже не смогла смотреть на Олега, потому что глаза закатились, на меня навалилась чернота, и в ней взрывались радужные звезды со вкусом боли и наслаждения.

Я даже не увидела, как Олег отбросил плеть, расстегнул брюки и поднялся на кровати во весь рост. Пришла в себя я только в тот момент, когда он уже кончал мне в горло, прижимая мою голову плотно к стене, так что я не могла отклониться и избежать ворвавшегося в рот члена.

Закашлялась, но была уже освобождена от наручников и заласкана, занежена, залюблена до искр из глаз и щемящего чувства в груди.

Он даже принес мне горячий какао и долго гладил по волосам, называя «моей нежной девочкой» и «нежной котинькой».

Вечная роза

С уборщицей нам тоже однажды пришлось столкнуться.

Дебелая деваха с выменем пятого размера и жирной жопой вошла в квартиру Олега как к себе домой, деловито огляделась, прошла к столу, провела по нему ладонью с такой улыбкой, что у меня началась изжога. И вздрогнула, увидев меня.

Я валялась на кровати с телефоном и видимо сливалась с местностью.

Она открыла рот, чтобы что-то спросить, но на полпути передумала. Ощупала меня цепким злым взглядом, сощурившись и почти физически касаясь тех мест на моих запястьях, где еще виднелись следы от веревок, которыми Олег мучил меня накануне. Видела бы она, какие у меня следы на груди! А как болят соски после того, как он перетирал их между двумя веревками, выкручивая и жадно глядя, как я хватаю ртом воздух, корчась от боли.

Завидно, что ли?

Хотя завидовала скорее я. Губищи у нее были в пол-лица, и явно свои. От таких мужики с ума сходят. У нас на курсах про феерический оргазм для мужчин девчонки-содержанки шепотом делились контактами косметолога, который так колет губы, что ни за что не заподозришь, что не свои. Никогда не делает пельмешки, всегда очень аккуратненько.

Я один раз выпросила у мамы сходить к нему. Ка-а-а-ак это было больно!

Впрочем…

Сейчас я со смехом могла бы вспомнить ту боль.

Хотя нет… Это разное. Боль ради боли и боль ради этого горячего огня в глазах Олега. Ради его голода, с которым он берет меня после того, как замучил. Ради нежности, с которой укутывает и обнимает потом.

Уборщица делала свое дело, стараясь делать вид, что меня не существует. Даже напевала что-то, тщательно отдраивая ванну и проходясь метелочкой для пыли по верхним частям стен. Вот только когда она поднималась на цыпочки, чтобы отряхнуть потолочный плинтус, я видела, как задирается ее платье, под которым ничего нет, кроме жирного зада.

Она тут и в присутствии Олега ходит?!

Я все еще боялась спросить его, что у нас за отношения. Примирялась с тем, что я его любимая игрушка для мучений, а за это он меня кормит, ласкает и одевает. Мы никогда никуда не выходили вместе, иногда я выбиралась на улицу одна, даже встретилась с подругами. Но говорить нам было не о чем. Они смотрели на меня странно: то ли мама успела позвонить и рассказать свою версию, то ли я сильно изменилась, то ли все-таки заметили синяки на горле и порезы на груди.

Это было после того вечера, когда Олег пришел с работы очень, очень злой. Даже дверь хлопнула так, что я вздрогнула, а мое сердце ухнуло ледяным комком в живот.