MMIX - Год Быка

Взаимоотношения Учителя с каждым из трёх его учеников, действующих в романе мастера, настолько многослойны, что поверхностному взгляду кажутся проявлением юродивости со стороны Иешуа. Но Булгаков не считает Иисуса юродивым, и мы тоже должны исходить из того, что Иешуа – это великий Учитель, призванный спасти, то есть показать путь к истине своим ученикам.

Итак, публика разошлась во мнении, кто же из трёх учеников – Левий, Пилат или Иуда хуже. Интеллигентные читатели изначально уверены, что хуже предательства доносчика Иуды быть ничего не может. Но Иешуа не осуждает Иуду, а только предвидит его печальную судьбу. В свой предсмертный час Иешуа обличает трусость Пилата – «нет большего порока». Но, судя по всему, сам Автор считает именно Левия худшим из трёх. Не иначе как в приступе забывчивости, которой записные толкователи всё время попрекают Булгакова. Или можно приплести другое дежурное объяснение – дело в природном антисемитизме русского писателя. В общем, есть много способов уходить от вопросов и не утруждаться поисками ответов.

Но разве Левий Матвей вообще достоин осуждения? Ведь он вроде бы не наказан позорной смертью как Иуда, или тоскливым бессмертием как Пилат? Или мы что-то пропустили? Может быть, всё дело в том, что мы повелись на иронический розыгрыш со стороны Автора и посчитали, что он действительно разрешил нам отменить Евангелия? То есть Автор встал на позицию Берлиоза, которого сам же за это первым делом обезглавил? Одно слово – шизофрения, как и было сказано.

Но может нам не делать себе послаблений? Может, прочитаем хотя бы один стих из Иоанна: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего».[26]

А теперь сравним это с диалогом из 29 главы Романа:

«– Что же он велел передать тебе, раб?

– Я не раб, – всё более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...»

Итак, Иисус не называет более своих учеников рабами, потому что научил их всему, и они – более не ученики. А до этого был ещё ритуал омовения ног, символизирующий не умаление Учителя до учеников, но возвышение учеников до учителей. Поэтому Воланд прав, и слово ученик действительно равнозначно слову раб. А сам Левий наказан ничуть не меньше Пилата, оставаясь не просто «вечным студентом», но вечным рабом.

За что же такая немилость? Ведь он предан Учителю сверх меры, готов следовать за ним всюду как тень, как раб, как собака. И за это наказание?! В общем-то, да – именно за это! За то, что не дерзнул, не захотел сам стать как Учитель. В общем, заслужил своё наказание в точном соответствии с Новым Заветом, где на этот счёт имеется притча о закопанном таланте.

Но почему же этот ученик не смог ничего услышать даже тогда, когда Учитель «сказал вам все, что слышал от Отца Моего»? Автор достаточно ясно показывает нам, каким образом Левий составляет свой пергамент: «Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты...» Читающий эти строки Пилат думает, что за этими словами какая-то глубина, мудрость. А это всего лишь поверхностное скольжение взгляда, сосредоточенного исключительно на внешней стороне дела, воспроизведение слов и описание действий Учителя без какого-либо понимания их подлинного смысла. Поэтому Иешуа так решительно дезавуирует весь пергамент Левия. И добавляет, между прочим, ещё кое-что: «Эти добрые люди… ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».

Вот именно поэтому Левий и его рабское лжесвидетельство являются не меньшим грехом, по мнению Автора, чем предательство Иуды или трусость Пилата. Эти двое погубили себя и земную жизнь Учителя, но не могли помешать делу спасения всех остальных. А Левий, призванный донести слова и дела Учителя, не может этого сделать. Потому что нет у Левия даже ответной любви к ближнему, он жесток и злобен, вот и получается у него вместо спасительного смысла слов – «медь звенящая или кимвал звучащий».[27]