MMIX - Год Быка

Тиран достаточно тёпл, чтобы питать амбиции, оцениваемые по меркам внешнего мира. Великий тиран имеет достаточно энергии любви, чтобы распознать среди окружающих гениев. Но тиран недостаточно горяч, чтобы любить кого-то кроме себя, и даже не всего себя, а своей персоны, внешней стороны. Тиран, подобно актёру, жаждет всеобщей любви и признания, но не всякий актёр способен возвращать любовь зрителям. Тиран не может даже стать великим актёром, потому что тратит всю заимствованную любовь на поиски защиты от видимых или кажущихся внешних угроз, на сиюминутное, а не на вечное.

Тиран может стать великим историческим деятелем, если его сиюминутное совпало по направлению с вечным. Но всё равно любой тиран – это раб страха за своё будущее, поэтому его личностью управляет дух разрушения. Потому тиран властен надо всеми, но не властен над самим собой. А значит, не он властен и надо всеми. «Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…».[29] Властны над тираном и через него над всеми те внешние и внутренние силы, которые борются за влияние на него. И среди этих сил бывают разные. Например, был пятый прокуратор Иудеи заложником интриг враждебных сил. Но встретил Иешуа, который не мог изменить его предопределение. Единственное, что он смог сделать – вдохнуть в судьбу тирана совершенно иной смысл и тем обессмертить его имя. Но разве не такова судьба Сталина, который в решающий момент Истории получил поддержку и даже любовь русского народа?

17. «Тень»

Рассказанная мастером история гибели Иуды, на первый взгляд, просто дополняет апокрифическими подробностями каноническую версию, где есть пробел между последним явлением Иуды в Гефсиманском саду в ночь на пятницу и сообщением о том, что предатель повесился. Булгаков выдвигает версию о причастности Пилата к последним часам жизни Иуды. Эта версия позволяет объяснить одну странность канонического текста, где сказано: «И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился».[30] Но Иуда не мог войти в храм, куда имели доступ лишь первосвященники. Для иудеев, включая евангелиста Матфея, разница между словами «в ограде храма» и «в храме» огромна. На основании этой символической оговорки некоторые толкователи, например, Е.Поляков, делают вывод об Иуде как первосвященнике Нового Завета. Это не противоречит рассказу о денежном ящике и финалу Евангелия от Иоанна о любимом ученике, который пребудет вместе с Иисусом.

Булгаков трактует это противоречие как политическую интригу Пилата против Каифы с участием секретной службы Афрания. Но мы не сможем оценить всё коварство мести Пилата без понимания символики проникновения Иуды в храм. Пилат у Булгакова отвечает и за распространение слуха об удавившемся Иуде, смерть которого стала частью религиозного мифа. Но если этот слух запущен Пилатом, по версии Булгакова, то вопрос о смерти Иуды как историческом факте вообще повисает в воздухе. Ведь «роман в романе» – это условность, отражающая коллективные образы субъектов истории ХХ века, а не историческую реальность римской Иудеи. Однако повторение в этом условном апокрифе деталей канонических евангелий является условным знаком. Автор тем самым подсказывает, что именно здесь скрыта некая важная идея.

На мой взгляд, вполне можно растолковать символику сребреников, брошенных в храме, без того, чтобы канонизировать образ Иуды. Иуда действительно был «епископом» в общине при Иисусе, но община эта ещё не была христианской. Это была иудейская секта, верящая в мессию как будущего царя-освободителя Иудеи. Мечтой жизни Иуды было стать первосвященником при царе Иешуа, получить право войти в храм, встать вровень с Анной и Каифой. Но говорят, есть лишь одно несчастье хуже несбывшейся мечты – это когда мечты сбываются. Потому что, если тебя интересует лишь внешняя сторона дела, то и получишь по вере своей – одну лишь внешнюю обёртку. Иуда хотел, чтобы весь город и страна знали, что он допущен в святая святых, и получил желаемое. Не только иудеи, весь мир знает о том, что он был допущен в храм. Он хотел, чтобы его имя упоминалось всегда рядом с Иисусом, и он заслужил это даже в большей степени, чем Пилат.

Иуда хотел уравняться с Каифой, и они уравнялись, но только иначе. Не Иуда присоединился к первосвященникам, а первосвященники к Иуде. Анна, Каифа и весь Синедрион предали Иисуса на смерть точно так же, как и Иуда. Потому что, как и он, думали о земной власти, а не о высшей воле не от мира сего, заботились о мирском, внешнем, а не о внутреннем, божественном. Это предательство первосвященников символизируют иудины кровавые сребреники, подброшенные в храм.