Маддокс осекся. Вновь донесло тот жуткий вой, и издавала его, определенно, не собака. Он был довольно близко...
Не теряя времени на раздумья, Маддокс заскочил в алтарь и запер за собой дверь. За ней последовала вторая, на входе, после чего он проверил засовы на каждом окне в крошечном здании. Лишь тогда и только тогда он остановился и спросил себя, почему бросился в бегство. Его била дрожь, дыхание было частым и шумным. Маддокс понимал, что вел себя как истеричная старая дева... как пугливая школьница, и все же не осмеливался открыть окно. Уйдя в маленькую гостиную, он развел избыточно яркий огонь и попытался скоротать время до возвращения кюре какой-нибудь книгой из его религиозной библиотеки.
Маддокс был как на иголках, ему чудились чьи-то шаги - будто некое существо (он уверял себя, что это большая собака или козел) шаркало вокруг стен и под дверью... Наконец к его несказанному облегчению на дорожке к дому раздались быстрые, решительные шаги отца Ветье.
Той ночь Маддоксу не спалось. В обрывочных видениях он убегал от плоской твари в капюшоне, а однажды очнулся со сдавленным криком и еще долго дрожал после очередного кошмара, в котором споткнулся и полетел лицом вниз на что-то мягкое, холодное и подвижное: множество жаб! Наконец пришел зыбкий полусон-полуявь, в котором Маддокса преследовало неприятное ощущение, что в комнате есть кто-то еще, дышит и крадется, натыкаясь на предметы. Издерганный до предела, Маддокс попросту не нашел в себе духу протянуть руку за коробком спичек - боялся нащупать что-то другое, то, о чем не осмеливался помыслить.
Ближе к рассвету он забылся тяжелым сном, из которого его вырвал звук. Маддокс подскочил в постели, но не смог понять, то ли он его действительно слышал, то ли этот заунывный вой пришел из воспоминаний и кошмаров.
Во время завтрака Маддокс имел нездоровый, измученный вид и, сославшись на скверную ночь, попросил прощения за то, что не сможет продолжить работу над старинной стеной. День его не задался и проходил в унынии и тщетных попытках найти занятие в доме.
Наконец, соблазнившись ласковым октябрьским солнце, Маддокс решил отправиться на короткую, быструю прогулку. Он намеревался - и твердо! - вернуться до темноты и всячески избегать пустынных областей побережья.
Стоял изумительный вечер. Прохлада с моря придавала приятную свежесть легкому ветерку, напоенному густым ароматом нагретых под солнцем дрока и вереска, и на Маддокса снизошло удивительное умиротворение. Он почти позабыл о ночных ужасах... по крайней мере, сумел задвинуть их в дальний угол ума. Довольный, он направил стопы к дому, поскольку, даже не смотря на новообретенное спокойствие, не собирался оставаться под открытым небом с наступлением темноты. И тут взгляд Маддокса упал на белую ленту дороги, где в лучах закатного солнца плясала его долговязая тень. При виде нее сердце внезапно пропустило удар: рядом с первой тенью шла вторая.
Он резко обернулся. Ни одного смертного существа, только пустынная дорога, уходящая вдаль да вереск под необъятным небом.
Маддокс припустил к церквушке так, словно за ним гнались.
Тем вечером отец Ветье, набравшись духу, вызвал его на откровенный разговор.
- Месье, - несколько застенчиво начал он. - не желаю лезть не в свое дело, само собой разумеется, но я пообещал месье Фостеру, моему доброму другу, о вас позаботиться. Понимаю, вы не католик, но... не могли бы вы надеть вот это?
Он снял с шеи тонкую серебряную цепочку с маленьким, почерневшим от времени образком и протянул своему гостю.
- Благодарю, отче, - просто сказал Маддокс и надел подарок.
- Да! Так-то лучше! - удовлетворенно проговорил кюре. - А теперь, месье, не сочтите за грубость... вы не могли бы перебраться в другую комнату? У меня есть еще одна, не такая хорошая, если честно, зато с видом на церковь. Возможно, так вам будет проще обрести мир. Вы переселитесь?
- С огромным удовольствием, - пылко отозвался Маддокс. - Вы очень добры, отче.
Кюре хлопнул в ладоши.
- Просто вы, месье, мне очень приятны, - простодушно признался он. - И... не такой уж я дурак. Мы в Бретани видим много такого, на что не смотрим, и слышим много такого, что не слушаем.
- Отче, - нерешительно начал Маддокс. - Хочу кое-что у вас спросить. Когда я начал читать тот пергамент... помните?
Кюре, поморщившись, кивнул.
- Вы сказали, что это заклинание... - продолжал Маддокс, - что им призывают celui-l?. Вы имели в виду... Дьявола?
- Нет, сын мой. Я... я не знаю. У нас в Керуаке для этого нет имени. Мы говорим просто celui-l?. Пожалуйста, не нужно о нем больше. Не к добру такие разговоры.
- Догадываюсь, - вздохнул Маддокс, и оба замолкли.
Той ночью Маддоксу спалось, определенно, лучше. Поутру он сказал себе, что этому может быть не одно объяснение. Например, более удобная постель - впрочем, он знал, что дело не в ней. Или же крайняя усталость накануне. А может, подарки малыша-кюре, пусть и не имевшие настоящей защитной силы, каким-то образом помогли обрести ощущение безопасности. Это ощущение еще больше усилилось, когда священник объявил: