Маддокс одновременно развеселился и растрогался. Что за славный человечек! Жаль, что он так огорчился из-за того дурацкого пергамента с заклинанием. Маддокса с новой силой охватило желание сделать приятное этому дружелюбному малому.
- Могу ли я вам как-то помочь, отче? - осведомился он. - Например, зачистить стены или еще чем-нибудь? Расписывать не предлагаю. Вряд ли сумел бы.
Священник прямо расцвел. Общительная душа, он любил компанию даже в работе, но еще больше обожал накладывать слои ярких красок сообразно давней задумке. Получить напарника, который и не думает рисовать - о таком кюре даже не мечтал. Он согласился с радостью.
После ужина священник отвел Маддокса посмотреть на будущую пристройку. Пока это был только фрагмент кладки, что шел параллельно северной стене храма, который, как водится, смотрел алтарем на восток, входом на запад. В западном и восточном конце церквушка и развалины почти соединялись осыпями камней, словно когда-то представляли единое целое. Отец Ветье, определенно, был прав: немного изменений, и к его молельне мог присоединиться северный придел. Маддокс засучил рукава и принялся с похвальным рвением сбивать штукатурку с остатков стены.
В полдень кюре объявил, что ему надобно навестить больного, который живет в нескольких милях пути. Гость решил продолжить в одиночку, что встретило в священнике великую благодарность. С таким славным помощником, сказал он, новая пристройка к церкви будет готова к большому празднеству в честь святого Михаила, покровителя и самой деревушки, и молельни. Маддокс порадовался тому, как хорошо сработал его план. Коротышка вновь обретал свое безмятежное добродушие.
Вскоре после двух Маддокс вернулся в церковный двор и продолжил труды. Он счищал штукатурку, как заведенный, и уже несколько пресытился работой, и тут от одного открытия в нем открылось второе дыхание и он рьяно набросился на толстый слой извести, который нанесли на первоначальную стену следующие поколения. На уже отбитом участке, определенно была роспись. Вскоре Маддокс оголил довольно протяженную полосу и понял, что в футах двух над землей почти по всей длине стены идет фреска в виде широкой ленты.
Смеркалось, но, несмотря на недостаток света и блеклость красок, Маддокс необычайно заинтересовался. На росписи был изображен отрезок побережья, и, несмотря на условность, пейзаж напоминал часть пляжа близ Керуака. Однако больше всего Маддокса взволновали фигуры: по меньшей мере одна выглядела знакомо. Высокая, в капюшоне и с длинными, свисающими рукавами, она была той самой, которую Маддокс увидел накануне, и опять показалась ему плоской, возможно, из-за архаичной манеры письма. Вторая фигура, если ее можно так назвать, была даже страннее. Она сидела на корточках перед первой и наводила на мысль о чем-то гадковатом... жабе или жирной, расплывшейся рыбине. Что странно, эта фигура казалась хозяйкой положения, хоть и смотрела на высокую сверх вниз.
В Маддоксе проснулся азарт. Он вгляделся в роспись, пытаясь понять, что видит, но короткий октябрьский день стремительно угасал и к первому впечатлению добавилось немногое. На полузнакомой местности он обнаружил неожиданную деталь: то ли холмик, то ли рукотворную горку валунов или скальных обломков, по одной стороне которой шли почти незаметные слова и обрывки слов: "Qui peuct venir" и, чуть ниже, "Celuy qui ecoustera et qui viendra... sacri... mmes pendus...".
А еще под холмиком кучкой лежало что-то малопонятное. Возможно, это водоросли, подумал Маддокс.
Хоть он и был далек от искусства или археологии, находка вызвала в нем живой интерес. Маддокс чуял, что с загадочной росписью связана мрачная местная легенда. Было очень странно, что он увидел - или счел, что увидел - ту фигуру на пляже еще до того, как обнаружил настенное изображение. Маддокс не сомневался, что та не причуда его усталого ума, а шкатулка и заклинание в кармане - или чем оно там было - это подтверждали. У него родилась идея. Он решил сравнить между собой латынь на пергаменте и старинную французскую надпись и достал металлический ящичек из кармана.
- "Clamabo et exaudiet me". "Я позову, и он услышит".
Так могла бы начинаться молитва. Напоминало псалом.
- "Quoniam iste qui venire potest". - Ага! - "...qui peuct venir!..". - Что это? - "...sacrificium hominum...". - Боже! Как это понимать?
Над пустошью разнесся крик: далекие завывания той твари, которую Маддокс увидел на берегу...
Он навострил уши, но не услышал больше ничего.
- Собака, наверное, - сказал он себе. - Мда, вздрагиваю от всякого шороха. Так на чем я остановился?
Маддокс вновь опустил глаза на манускрипт, но даже за это краткое время, на которое он отвлекся, успело потемнеть. Пришлось напрягаться, чтобы хоть что-то разобрать.
- "E paludinis ubi est habitaculum tuum ego te convoco", - прочел он, медленно выговаривая поблекшие слова. - Вроде бы на фреске нет ничего такого. Странно-странно! "С блат, на коих живеши ты, аз звати тебе". И при чем тут "блата", любопытно? "E paludinis ubi est habitaculum tuum ego te convoco...".