- Да ничего, хорошо всё, - говорю я. Отвечаю так всякий раз.
Снова мельком гляжу на брюнетку за дальним столиком.
- Да закажи ей коктейль, - усмехается Ким.
- Ага, ерша, - говорит Ванька.
Мы втроём криво улыбаемся. Вспоминаю, что мне мерещилась железная дорога.
- На пожаре ничего не заметили? - спрашиваю я.
- Нет, - отвечает Ким. - Ты прямо говори.
- Вагоны.
- Нет, а что за вагоны? - говорит Ванька.
Им пока рано, они ведь не так уж и долго работают. Я же за много трудовых лет научился видеть, как говорится, насквозь: вид огня, его характер, повадки, желания.
Это как попасть в некий иноземный регион - сперва кажется, что все жители на одно лицо, издают одни и те же непонятные звуки, одинаково ведут себя, странно реагируют. Но стоит пожить в этой стране, и начинаешь различать лица, какие красивые, а какие противные; потом ты научишься понимать поступки и понимать речь, узнаешь смысл и тонкости обрядов. С огнём то же самое - теперь для меня каждый пожар имеет свои неповторимые черты. Я давно работаю пожарным, очень давно, и научился определять огонь по оттенкам света, по частоте и громкости треска сгорающего дерева, по длине заострённых кончиков пламени...
Обычному человеку, не проработавшему долгие годы с пламенем, не узнать по виду огня, какой у него нрав. Есть огонёк, готовый согреть в холода, готовый помочь с приготовлением обеда, готовый освещать дорогу тёмной ночью. А есть такие огни, которые бродят по свету, жалобно светятся и напрашиваются в друзья. А потом наносят коварный удар в спину. Схватит такой лукавый огонёк, пока все спят, безвинную штору или несчастное полотенце - и считай, что нет жилья.
Но меня такой злодей не перехитрит. Я уже научился видеть, какому знаменитому пламени подражает молодой огонёк на пожаре, на какой исторический пожар хочет быть похожим.
К вечеру похолодало. Мы с Ванькой и Кимом выходим из заведения, прощаемся и расходимся в разные стороны.
Всё-таки мы не друзья. Обычные коллеги. Настоящим другом был Тигрович. Он научился читать мысли огней раньше меня. Мне уже никогда, наверное, не забыть, как я пренебрежительно шутил над его словами о мечтах огня, о желаниях огня. И не забыть, как потом, когда тушили пожар на складе, я вдруг увидел среди деревянных ящиков и стеллажей горящие паруса. Это был первый раз, когда мир огней раскрылся передо мной.
Тигрович после той смены рассказал мне, что огонь на складе подражал пожару, когда-то случившемуся на попавшем в штиль корабле. Есть где-то в океане тихие широты, на которых подолгу не дует ветер. Кораблям там приходилось неделями ждать попутного ветра... Тигрович рассказывал, а я, растерянный после случившегося, представлял большой парусный корабль, вспыхнувший в безветренную тёмную ночь. Представлял огонь, крушащий мачты, ломавший сперва один борт, затем корму. И матросы кричат, хватаются за грудь, ищут свои маленькие распятия, сжимают, будто хотят выдавить из них спасение.
Хотя с чего я тогда решил, что все погибли? Ведь могли хотя бы некоторые спустить шлюпки на воду, дождаться другого корабля, пережившего штиль.
Совсем недолго мы вдвоём, я и Тигрович, были единственными, кто мог читать мысли огней. Совсем недолго - я видел корабль в конце мая, а в первую неделю июля Тигровича не стало.
В тот июльский день загорелся областной Дворец культуры. Тигрович побежал на второй этаж проверить, всех ли вывели из здания. И там он попался в лапы белого огня, острого, как зубья капкана. Когда мы с ребятами залили весь первый этаж и поднялись в зал, то увидели, как погибает Тигрович. Он уже не двигался. И похоже это было на то, как если бы он просто уснул в пламени, будто в светящейся белой пижаме. Мы залили весь зал. Там на стенах висели картины с улыбающимися людьми в костюмах императоров и военных генералов, картины с женщинами в платьях придворных дам, и мне показалось, что им смешно смотреть на мёртвого Тигровича, от которого остался какой-то чёрный сухарь. И я направил рукав со стволом прямо на эти картины, даже на уцелевшие, начал заливать их водой.
Друг, какие у тебя были последние мысли? О чём ты думал перед тем, как угодить в огненную ловушку? О первой любви, наверное, о самом красивом рассвете, о песке на тёплом берегу, о вкусе зрелой шелковицы... Это так, как представляю я. Но, если быть честным, обошлось ведь без всякой поэзии, без мыслей о вечном. Вспомнил какую-нибудь смешную историю о драке стаи кошек со стаей ворон, подумал, что нужно рассказать её после смены, а затем - всё, финал.
Я никогда не считал себя виноватым. Тигрович погиб, исполняя долг. Только то острое белое пламя никак не могу забыть. Его мысли так и не удалось прочесть, словно это был огонь-безумец. С пожаром во Дворце культуры боролись ребята из нескольких частей, и я не уверен, что маленький огонёк не переждал потоки воды где-нибудь под ступенями или в углу оконной ставни. Я вообще ни в чём не уверен. Но я точно не виноват.
Останавливаюсь у поворота и думаю: продолжить идти прямо и добраться наконец до дома или свернуть в сторону и прогуляться ещё.