Млечный Путь, 21 век, No 1(46), 2024

Блок подъехал к усадьбе Менделеевых на молодом резком жеребце - в ослепительно белоснежной рубашке, надетой под модным черным фраком, специально приобретенным по этому поводу в дорогом петербургском магазине, и в высоких начищенных до блеска сапогах. Она буквально обомлела от восторга, увидев его. Он в своей одежде словно сошел с поэтических картин, им же созданных.

А Блок, не обращая внимания на окружающих, стремительно посадил ее к себе на седло, а потом с некоторой толикой экстаза привстал на стременах, словно демонстрируя блеск и своего костюма, и своей неуемной натуры. Он тронул повод, и жеребец неспеша устремился к церкви, находившейся неподалеку от усадьбы. Гости отправились следом - кто в повозках, а кто и пешком.

III

Когда свадебный ужин уже был завершен, а дорогое французское вино, специально припасенное "на послевкусие", выпито и большая часть гостей уже разъехалась, молодые остались одни.

Чуть уставший от торжества Блок стоял у окна, вглядываясь в черноту нависшего неба и будто о чем-то задумавшись.

Любочка сидела в кресле, не снимая с себя подвенечного платья, и терпеливо ждала, когда ее Сашенька устремится к ней и начнет продолжительно целовать в губы, как это не раз бывало прежде. Из французских романов и разговоров с матерью она знала, что сейчас и должно состояться то священное действо, которое бывает в отношениях между супругами в первую брачную ночь.

Но Блок не спешил подходить к ней, и она все ждала, недоумевая про себя, с чего это вдруг он тянет с тем, с чем мужчины и тянуть-то не должны. Так, во всяком случае, она тоже слышала от матери.

Наконец Блок отошел от окна, подошел к Любочке и нежно поцеловал ее. В это мгновенье она невольно сжалась, предвкушая уже недолгую развязку. Вот сейчас он еще раз прижмет ее к себе, потом возьмет за руку...

Блок какое-то время молчал, а потом произнес:

- Ты же знаешь, любимая, что между мужем и женой должна быть физическая близость?

Любочке в этот момент захотелось почему-то стать птицей, взлететь над мужем и с нежностью опуститься ему на плечо. А Блок, не дожидаясь, пока она что-то скажет в ответ, произнес: "Так вот, запомни раз и навсегда: у нас этой самой "близости" не будет никогда".

Он выплеснул эти слова на нее с какой-то быстротой, словно сам убоявшись их.

- Ты что, меня не любишь? - Любочка со страхом посмотрела на своего Сашу.

- Нет-нет, дело совсем не в этом! - поспешно проговорил тот. - Я любил и люблю тебя больше всех на свете. Но пойми, настоящая любовь - это совсем другое, чем ты представляешь. Как я могу верить в тебя, как в свою Прекрасную даму, верить, что между нами лишь светлые чувства, если мы уподобимся обычным телесным отношениям? В этом случае гаснет подлинная божья искра. Ты понимаешь меня?

Нет, Любочка совсем ничего не понимала. Какая божья искра? Есть два человека, и между ними бездонный мир любви, страсти, объятий. Разве человечество выдумало что-то еще? Господи, о чем говорит ее Саша!

- Я все равно буду со временем уходить от тебя к другим, и ты будешь. А я никогда не стану тебя сдерживать. Но прошу лишь об одном сейчас: доверять друг другу в чувствах. Доверять тогда, когда, казалось бы, все против. Это и несет в себе подлинную гармонию между людьми.

Он вновь поцеловал Любочку и решительно вышел из комнаты. А она осталась одна. Ей показалось в это мгновенье, что над ней нависла не только внешняя пустота, но и пустота потаенная, до поры до времени запрятанная в ее душе, а сейчас вдруг неистово выпорхнувшая наружу, уничтожая на своем пути надежды - все до единой, - которые жили в ней, устремленные в будущее, а сейчас вдруг разом замерли, сникли, испарились, не оставив ничего на белом свете.

Последние слова Блока безостановочно стучали у нее в ушах. Как можно оставаться верным, если в любой момент грозит расставание?! Как? Боже, за что ей такая участь...

Ей показалось что-то невообразимо страшное в том, что раскрылось сейчас перед ней. Где, на каком отрезке последнего года упустила она для себя что-то важное, не доглядела, не договорила с Блоком о предстоящей для них обоих жизни? А может... Может, просто не пыталась остановить своего Сашу, возвратить на землю от фонтанирующей в его сознании игры в возвышенную любовь. Ну, как же не пыталась, - говорила она сейчас себе, - разве я не возражала ему, когда он обращался ко мне на привычном для себя языке. Как это было у него? "Ты моя всеядная нежность, надежда, жизнь, без которой я останусь никем...".

Она тотчас поймала себя на мысли, что, несмотря на высокопарность этих слов, все же верила им - восторженно, трепетно. Как верят не желающие разочаровываться в близком человеке. "Господи, какая же я была дурочка, - подумала Любочка. - Какая несносная ду-роч-ка".

Озвучив это для себя, она вдруг припомнила блоковское письмо, адресованное ей еще давненько - в ноябре 1902 года. Его текст осел в ее памяти как-то легко, непринужденно, будто ему суждено было родиться в ней. И сейчас эти строчки снова всплыли в ее сознании: